![]() |
Благополучный человекМарина Крайняя"НОВАЯ ГАЗЕТА - Понедельник" N 2, 01-19-98 |
![]() |
- Спрашивайте о чем хотите, все равно отвечать не буду.
- Почему?
- А я очень хитрожопый. Договариваемся так: вы написали и потом мне показываете. Я всегда всех предупреждаю об этом. Я так полагаю - давно уже пися, пиша? написывая сам, - сказанное...
- Есть ложь?
- Это первое. И второе: сказанное всегда сдабривается какой-то интонацией, написанное же мы читаем "без голоса", поэтому никогда не можем понять, правильно ли это передано. Кто только меня не пытал...
- Помню лет десять назад вы приезжали в "Собеседник", где я тогда работала.
- А что я там делал?
- Ну пели немного, что-то рассказывали...
- Да-да, помню. Только это было больше чем десять лет назад.
- Возможно. Но тогда вы были подоступнее, чем сейчас. И почти совсем не капризничали. Некоторые ваши друзья, с которыми мне приходилось беседовать, такую цензуру, кстати, не устанавливали...
- Что же касается моих друзей, то я неудачный персонаж: у меня почти нет друзей, вернее, очень мало, наперечет; и второе - я почти нигде не бываю. Я просто ленюсь, мне неохота, неинтересно. Я лучше книжки почитаю.
- Вы Обломов, судя по всему?
- Нет, я не Обломов. У меня не бывает, к сожалению, среднего состояния, промежуточного...
- Значит, вы человек крайностей?
- Либо я, как бес, ношусь, либо выпадаю и лежу без движений. Нормального состояния нет: или это экспрессия, или полная прострация...
- А кто, скажите, в юности повлиял на вас больше всего?
- Все сразу, все подряд. Открываю Стендаля - он влияет, открываю Чехова - он, Бальзака - и он тоже...
- Какая-то патологическая всеядность.
- Вовсе нет. Просто если мне не нравилась книжка, то я ее сразу закрывал на третьей странице. Сейчас я, бывает, перечитываю Набокова, если перечитываю; прозу пушкинскую, Гоголя - из русских; западников гораздо меньше - неинтересно. Ни Сэлинджеров, ни Куртов Воннегутов: прочитал однажды Сэлинджера, понял, что он для прыщавых подростков и страстных девушек, - приятная вещь, но не более того...
- Обычно говорят, что времени свободного сейчас мало, жизнь такая суматошная, ничего не успеваем. А у вас свободного времени...
- Полно. У меня полно свободного времени...
- И чем же оно бывает заполнено?
- Да ничем. Я вот так лежу на диване и смотрю телевизор. Джон Леннон говорил: "Я смотрю телевизор, потому что я должен учиться, как мне делать не надо". Вот поэтому и я смотрю телевизор. И еще для того, чтобы в очередной раз сказать: "Ну, е-мое, до какой же степени, сколько же это еще будет продолжаться?!" И вижу - нет предела.
По телевизору идет футбольный матч Россия - Болгария. "Что, второй пенальти не дали? Потрясающе! Все еще недавно орали, что, мол, болгары русских "трахнули", а ведь сами не дали четыре пеналя. Так бы они наших и "завалили", если б в их ворота эти четыре пеналя назначили?! Болгары, конечно, выглядят сейчас беспомощными, даже со своим Стоичковым... Они старые, они очень старые, а у нас помоложе команда, бегают лучше".
- Вы, я вижу, увлекаетесь футболом.
- Конечно.
- И играете?
- Играю. Играл, сейчас уже нет, не бегаю. Матчи по телевизору смотрю - простудиться боюсь. И потом здесь повторы делают...
- А к себе экранному как относитесь?
- Я себе не нравлюсь страшно, потому что мне надо худеть. Нет, по работе у меня претензий к себе почти что никаких нет. А вот чисто внешне, по форме: когда я беру себя в руки, выгляжу хорошо, иногда - хуже. Вот когда я выгляжу плохо, меня это раздражает. А потом, не хочется стареть...
- Да вы и так не меняетесь, в одном и том же возрасте, словно законсервировались.
- А другой человек и хочет удержать возраст - а ни хрена, у него лысина во-о-т такая. Я ничем себя не ограничиваю. Я выпиваю, но не пью. Кстати, меня Говорухин к виски приучил. Я раньше пил крепкие напитки эдакие, глотающие, которые разом надо принимать, а теперь такие, которые можно потягивать. Если я в баре где-то, то виски заказываю. Пиво же - это такой рокерско-музыкальный напиток...
- А горлу-то холодное пиво не вредно?
- Да нет. Я же сейчас не часто пою - раз в неделю от силы.
- От силы раз в месяц, а то и реже вы появляетесь и на телевидении. Помните, у Булгакова: "не думаете ли вы, что это управился с вами кто-то другой..." Вы словно отшельник, чужак на эстраде, вы словно специально отошли в сторону, чтобы на ваше место рванула посредственность... Дайте договорить!
- Вы ошибаетесь!.. (Перебивает и почти кричит.)
- Значит, вы не чужак?
- Чужак. Но мое место занято только мною, на него никто не может претендовать! Равно как и я не могу претендовать на место какого-то исполнителя, просто в разных местах эти места. И все. Потом, у меня довольно часто берут интервью, но редко показывают по ТВ. Это правда. Но когда-то мне мой знакомый сказал: "Старик, хорошо, что тебя мало показывают. Потому что если бы ты появлялся на экране столько же, сколько и я, то таких, как я, уже никто слушать бы не стал. Так что правильно, что тебя мало показывают". Это за кружкой пива было сказано. Но я ему поверил. Марин, я ничего поделать с этим не могу. Практически за все, что они показывают, включая интервью, они берут деньги. Меня показывают, правда, без денег, но очень редко. Вот и все.
- А что сейчас - ради идеи, ради искусства, так сказать, никто и пальцем не пошевелит?
- Идеи могут быть, но, если они на материальной основе не замешены, если человек не знает, что в результате осуществления этой идеи он будет жить лучше, никакой идеей сегодня невозможно заставить истинного профессионала работать. Шаромыжника какого- нибудь - это другое дело.
- Выходит, что деятели искусства, которые все чаще и чаще подплясывают и подпевают властям, демонстрируя перед выборами свое с ними единение, делают это исключительно за деньги?
- А они это делали всегда, эти деятели культуры. Они привыкли со сталинских времен этим заниматься, такая генетическая преемственность у них.
- А вам приходилось участвовать в подобного рода братании деятелей и власти?
- Что-то я такого не припомню. Предлагать предлагали. Я считаю, что я не имею права использовать свой музыкальный авторитет в каком-нибудь ином качестве, кроме музыкального. Иначе это какая-то нечестная игра. Сам я спокойно пошел и проголосовал. У меня уже давно так сложилось: совесть - это и есть моя идея.
- Хорошо, не будем об идее - ее нет сейчас в чистом виде. Но ведь раньше существовало понятие карьеры - заслуженный, народный, следствие этого - почести, всеобщая любовь, надбавки к пенсии, и это было довольно мощным стимулом для артистов.
- "Карьера" в творчестве всегда была одна - стать знаменитым. А регалии не имеют большого значения.
- Хорошо, если бы сейчас вам присвоили самое высокое звание...
- Ха, а мне и присвоили.
- Какое?
- Заслуженный деятель искусств. И то мне дали его, а не народного только потому, что звания имеют свою очередность. Через год, сказали, дадут и народного. Самое интересное, что я ничего для этого не делал, никуда не ходил, ни с кем не разговаривал - все равно дали.
- Чувство гордости-то хоть шевельнулось при вручении?
- Не-а, просто министр культуры поздравил... Поначалу как это было - Собинов или Обухова, Нежданова - звания тогда имели вес. А как только их стали давать за кровать, за вылизывание задницы - дискредитировали идею уже полностью.
- Но ведь ничего плохого в том, что человек ищет славы, нет.
- Тщеславие все равно сродни корыстолюбию.
Але! (Опять телефон.) А ты знаешь, какая история обалденная с ними? Нет? Их тоже на заслуженного деятеля выдвинули. А дальше сказали: вы, мол, музыковеды, а теперь по положению музыковедам заслуженных не положено присуждать. Но, кстати, вместо этого можем дать вам орден - вы на орден не согласитесь? Они тогда: да, ... с тобой, давай хоть орден. И им дали орден Дружбы. Я ржал - не могу... Прямо какой-то торг. Хотя постоянно говорят, что торг здесь неуместен. Очень смешно. (Хохочет.)
Подожди. (Это мне. Опять кто-то звонит.) Ну ты хоть бы в одной комнате матрас-то оставил, что ж ты его на балкон-то утащил, б... Ну ладно, проехали. (Смеется.) Ты представляешь (это уже мне), три Алексея Белова, и все мои знакомцы, сейчас с двумя из них разговаривал одновременно. Тут Саша Монин заболел, бывший солист "Круиза", и делают такой концерт, чтобы денег ему собрать на лечение. Ну, спеть надо - так споем.
- Саш, вот есть такое понятие - благополучный человек. Кто он такой, на ваш взгляд?
- Хорошее слово - благополучный... У меня, скажем так, достаточно удачно складывается внешняя атрибутика жизни: прекрасная жена, чудесные дети - мальчик и девочка, к зрелому возрасту я более или менее обзавелся деньгами... Что, конечно, считать благополучием? Другие, наверное, подразумевают под этим награды, власть... Я считаю, что музыка гораздо важнее любой власти. Власть проходяща и преходяща, а музыка бессмертна. Никто не помнит, как звали того начальника, для которого Бах творил свою музыку... А вот Бах...
- Вы сказали про удачную атрибутику своей жизни. Удача - какая из них осталась в вашей памяти как самая яркая?
- Вот вы все журналисты такие, даже красивые, - все пытаетесь получить какую-то знаковость... А я ее просто не замечаю. Знаете, меня даже строители мои недолюбливают за это...
- Поясните.
- Ну, кто-то из них сделает свою работу хорошо...
- Следует тогда человека похвалить, так?
- Наверное. Только я этого никогда не делаю. Я могу поругать за то, что сделано плохо, но никогда не хвалю ни себя, ни других...
- Вам что, слов жалко?
- Я всегда считал и считаю сейчас, что мы настолько все плохо работаем, что когда кто-то что-то делает нормально, то тут нечем гордиться - это просто та обязанность, которую мы уже забыли. "Вот видишь, как я хорошо выпилил эту деталь..." Да ты, падла, обязан ее хорошо выпиливать, это у тебя работа такая, ты за это деньги получаешь. А то у нас как подвиг преподносится: "Ты знаешь, а они пели живьем". "А как они должны были петь?" - спрашиваю. "Ну ты, старик, понимаешь же..."
- А вы работали под фонограмму когда-нибудь?
- Нет, никогда.
- Так, значит, вообще хвалить не надо?
- Нет, надо, но за что-то уникальное, невероятное, чего никто никогда не делал или мало кто делал. Конечно, надо хвалить...
- Вы - человек весьма жестких, иногда резких суждений. Наверное, вы нередко обижаете людей. Скажите, вы извиняетесь, стараетесь не акцентировать на этом внимание или поступаете как-то иначе?
- Я стараюсь, во-первых, этого не делать. Но, конечно, бывают такие моменты, когда я кого-то обижу. Но я буквально в следующую секунду понимаю, что был не прав.
- А сами часто обижаетесь на своих друзей, знакомых, близких?
- Нет, я такого слова не знаю. Это женское определение. Например, настроение: у меня сегодня плохое настроение, у меня сегодня хорошее настроение - я вообще не понимаю, что это такое. Вот у меня болит нога...
- Значит, плохое настроение?
- Да нет никакого настроения! У меня просто болит нога. Мне больно. Перестала болеть - вот мне стало хорошо. Но это не настроение. То же самое обида: я на тебя обиделся. Бред какой-то.
- Хоть вы и не любите этого слова - настроение, но иногда под это самое словцо можно, наверное, дома, с удовольствием потирая руки и предвкушая успех у гостей, что-нибудь эдакое да приготовить, а?
- Ну разве что для гостей. Тогда вы правы, можно и это слово применить - настроение - и в том случае, если мне хочется очень хорошо их угостить. Горячие блюда - это мой конек. Меня Наталья Петровна Кончаловская научила - спасибо ей большое. Она мне показала несколько вариантов приготовления, а потом я уже сам это творчески переработал. Наталья Петровна вообще была для меня, как это сказать, старшим другом, что ли. Замечательная женщина, всегда ее вспоминаю.
- То, что вы хорошо готовите, я слышала. А что лучше всего получается?
- Большие толстые куски...
- Куски чего - мяса, рыбы?
- И то, и другое, но большие толстые куски. Тогда это имеет совсем другой вкус.
- Значит, вы не любитель посещать рестораны? Ведь там такого доброго куска осетрины или телятины, как дома, не подадут, это факт. Там порции, а не куски.
- Люблю рестораны, но только экзотической кухни: японские, китайские, мексиканские, иногда индонезийские. В Нью-Йорке когда бываю, мы с женой в такие рестораны ходим три-четыре раза в неделю. Там это недорого, и еда хорошая, а здесь и дорого неоправданно, и еда плохая.
- Вы, конечно, жуткий привереда, но что поделаешь - талант, ему все прощается. Скажите-ка напоследок, кто же этот талант когда-то рассмотрел? Кто понял, что у вас настоящий голос?
- Да я сам это и понял - в восемнадцать лет. Но мне мало было самому это понять, мне надо было еще попытаться кого-то в этом убедить...
- Разве такое не видно со стороны - не слышно, вернее?
- Не всем и не во всех случаях. Все-таки еще создается что-то вроде легенды, можно даже очень плохо петь, но все будут верить, что ты гений. Это как Паваротти - пожалуйста вам. Я слышу то, чего не слышно другим: что он иногда плохо поет. И если я это говорю, мне: "Ну вот опять ты, все тебе плохо".
- С вами, наверное, действительно очень трудно...
- А вы тогда и не спрашивайте моего мнения...