Градский - не фамилия. Градский - это статус. А может, и диагноз. Во всяком случае, избыток жизненной силы у патриарха русского рока налицо. Например. Будучи стихийным патриотом и неподконтрольным энтузиастом, в своем летнем концерте в Зале Чайковского он спел "Боже, царя храни" на собственный, новый текст. Градский полагает, что данное сочинение достойно стать гимном России, однако гимн не может быть учрежден сверху, а поначалу должен укорениться в среде народной. Чтобы это случилось, мистер Русский Рок надеется договориться со спартаковскими болельщиками: пусть скандируют во время матчей. Да и на радио записать его невредно: дабы начинать и заканчивать им вещание - как некогда гимном Советского Союза.
- Чувствуется, вы прочно обосновались в этой славной квартире в центре города. Но почему-то не слышно звонких детских голосов: помнится, некогда предполагалось, что здесь будет ваш офис и что вы наберете группу юных талантов - обучать музыке и пению по собственной системе...
- А это обязательно случится. Просто я только недавно закончил ремонт, да и благими намерениями сыт не будешь.
- Гордость одних домов составляет пиджак Мика Джаггера, отраду других - стило Иосифа Сталина, а есть ли и в вашей квартире некие реликвии?
- Нет у меня никаких реликвий. И никогда в жизни не было. Но и случайных вещей тоже не держу.
- Можете рассказать историю любезного сердцу предмета?
- Да зачем мне нужна вся эта чушь? Вам что, спросить больше нечего?
- Вы хотите, чтоб я вас только о творчестве пытала?
- Я вообще ничего не хочу - не я же вам позвонил. Ну чего вам от меня? Чтоб я про предметы рассказывал? Это неинтересно.
- Тогда расскажите про горькую судьбину кинотеатра "Буревестник", который вы получили под свой будущий музыкальный театр. (Если вам, конечно, не надоело: о нем в каждой публикации поминают).
- Что значит "расскажите"?
- Кажется, еще в 92-м состоялся судебный процесс, где вы без адвокатской помощи защищали свои права на это здание. А служащие кинотеатра их оспаривали.
- Закончился он полтора года назад. Судебный процесс - дело более сложное, чем мне в моей эйфории казалось поначалу. Нужно было придумать хитрый адвокатский ход, чтобы выиграть дело. Теперь появилась возможность вкладывать деньги в проект реконструкции, в оформление сметной документации. Средства мне выделяются, но, в общем, не такие уж большие, чтобы все это быстро завертелось. А я не хочу положить свою жизнь и здоровье на строительство городского здания за свой собственный счет. Поскольку я привык, что в нашей стране никто ни за что "спасибо" не говорит, то больше я дурачком не буду. Хватит.
- Что вы такое сделали, за что вам "спасибо" не сказали?
- А зачем вы сюда пришли-то? Если б дело обстояло иначе, вы бы у меня интервью не брали, а обратились к другому человеку.
- По-моему, поклонники изъявляют вам благодарность самим фактом приобретения ваших дисков и билетов на концерт. Какое еще "спасибо" вы имеете в виду?
- Ну "спасибо" - это же так, фигура речи. Я имею в виду, что те, для кого работаю, в какой-то форме должны дать мне почувствовать их признательность. А если я этого не ощущаю, становится лень трудиться бесплатно или на чужого дядю - я хочу работать только на себя.
- Похоже, что вы сейчас ничего нового не пишете, а кроме строительства занимаетесь лишь изданием избранных сочинений?
- Издательская работа - достаточно трудоемкая, но за четыре года я выпустил десять наименований дисков, плюс - две пластинки в Японии. Пишу мало, это правда, никаких работ, связанных с новыми музыкальными идеями, у меня нет. Да, еще занимался фильмом - это мой концерт, прошедший два года назад в "России". Я его снял, отмонтировал, вычистил фонограмму, выпустил к нему пластинку и, наконец, сам фильм. Тот, что Российское телевидение купило и летом показало.
- Вы до такой степени заняты, что даже отказались от предложения респектабельной американской видеокомпании сняться в полнометражном документальном фильме "Mr. Soviet Rock"?
- Конкретно мне ничего серьезного на эту тему не предлагали - да мало ли кто чего болтает?
- Известно, что некогда вы спели Звездочета в "Золотом петушке" на сцене Большого. А правда ли, будто имело место приглашение на главную партию в некоем бродвейском спектакле?
- Дальше разговора дело не пошло. Но мои японцы, с которыми я связан контрактом, хотят меня туда задвинуть - ну как бы перепродать. Вообще, чтобы петь на Бродвее, нужно серьезно заниматься карьерой: ехать туда, снимать квартиру и ходить пробоваться. В принципе, если поставить такую цель, то через полгода я мог бы получить партию в спектакле. Но на всех стульях разом не усидишь.
- Я обнаружила, что в 76-м году нон-конформист и возмутитель спокойствия А. Градский, как ни странно, приветствовал в печати постановление ЦК КПСС о работе с творческой молодежью. Интересно, зачем ему это понадобилось? Чтоб на "Братиславскую лиру" выпустили?
- Да просто мне позвонили из газеты и спросили: "Одобряешь ли ты действия руководства?" Я сказал: "Конечно, одобряю". А дальше они все сами написали.
Дело в том, что после этого постановления комсомольским органам - скажем, райкомам - разрешили учреждать всевозможные клубы по интересам. Чем мы вскоре и воспользовались, создав рок-клуб. (По стране их появилось множество). Идея была простая: раз ты занимаешься новой музыкой, к которой настороженно относятся идеологи режима, способные запретить твой концерт в каком-нибудь Свердловске, то тебе нужно на этой самой музыке поставить государственную печать. И это действительно помогало. Мальчишки в провинции, которым не давали играть рок-н-ролл, показывали начальникам мои пластинки с грифом "Министерство культуры" и статьи, которые писал я и писали обо мне. Мол, в Москве эту музыку одобряют, а вы чего? Для очень многих это была возможность утвердиться в своем городе.
- В консерватории вы учились композиции у Хренникова. Любопытно, как классик реагировал на ваши музыкальные идеи, по тем временам, наверное, радикальные?
- Да прекрасно реагировал, достаточно сказать, что я сдавал в качестве курсовой свою рок-оперу "Стадион". Правда, больше четверки за первый акт не получил, но для консерватории даже это было уму непостижимо.
- Скажите, когда вы не были еще знамениты...
- Это когда ж?
- Ну, положим, когда не написали еще музыку к картине "Романс о влюбленных"...
- Да я сразу стал известным, лет в 14-15.
- Ну так и поведайте, как следовало одеваться "властителю дум"? Каков был ваш джентльменский набор на заре туманной юности?
- Да на хорошие шмотки не было денег вплоть до 26 лет. Первые джинсы привез мне дядя из Америки. Он танцевал в Моисеевском ансамбле, соответственно - выезжал на гастроли. И всегда поддерживал нашу семью. Так что, хотя мы вчетвером жили в восьмиметровом подвале, заграничных тряпок у меня было довольно.
- Вы и в те годы были самодостаточны или джинсы престижной фирмы все же добавляли вам уверенности?
- Я помню, дядя привез две пары штанов: одни из простого материала, но с большим количеством заклепок - очевидно, копеечные, а вторые - "левис". Так я считал, что штаны с заклепками - полный отпад, а "левис" носил постольку-поскольку. То есть не было представления о том, что такое "престижно", я вообще такого слова в обиходе не помню.
- Но вступить в Союз композиторов, верно, все-таки было престижно - иначе зачем вам это понадобилось? В "Балалайку"-то, думаю, вас и без ксивы пускали.
- Послушайте, я еще раз повторяю: все было подчинено тому, чтобы придать моим музыкальным занятиям легальный статус. Сюда входила и профессиональная работа в какой-нибудь филармонии, и попытка вступить в Союз (куда меня, кстати, пригласил Колмановский), и утверждение репертуара Министерством культуры. У меня же были случаи, когда я с песнями на стихи Саши Черного, с "Памяти Высоцкого" ездил по городам и весям, и если ко мне прикалывался какой-нибудь обкомовец, предлагая чего-то не петь, я совал ему в нос московскую программу с печатью и говорил, что она утверждена, что я не могу отклоняться. Конечно, я был хитрожопый. Не более хитрожопый, чем начальники, но достаточно хитрожопый, чтоб со мной считались.
- Известно, что вы познакомились с нынешней женой на спектакле в Щукинском училище. А можете рассказать, как встретились со своей прежней супругой Анастасией Вертинской и чем поразили воображение столь неординарной женщины? Верно, в рассуждения о Набокове пустились?
- Я в свои тогдашние 27 лет, признаться, и не слышал такого имени, это как раз Настя меня приобщила. А познакомились на вечеринке в одном доме. Я пытался за ней приударить, но из этого ничего не вышло. Зато полгода спустя у меня был концерт в спортивном лагере МЭИ под Алуштой. Настя же, как выяснилось, отдыхала в соседней деревеньке с сестрой и друзьями, и кто-то ей рассказал про концерт. Ну а Крым, жара, вино, море - сами понимаете, как они действуют... Она вышла на дорогу, поймала попутный грузовик - ЗИЛ-130 - и приехала ко мне в лагерь.
В это время я, вполне кирной после ночных возлияний, сидел на берегу моря в рассуждении, не броситься ли в воду, дабы охладиться. Вдруг рядом возникает девушка в домашнем халате, поддатая, в треснутых, как у булгаковского персонажа, очках: "Вот так мы, значит, отдыхаем?" Я поначалу даже не понял, кто это такая. А когда понял, то очень удивился. Словом, у нас как-то сразу, без напряжения, без усилий с чьей-либо стороны, начался роман. Мы как бы слились в крымском экстазе. Попали на какую-то безумную пьянку в лагере, шатались по горам, ели барана, пили вино, вполне датые ездили по дорогам и просто очень сблизились... Потом я укатил в Москву - я был на своей машине, - а она должна была прилететь через пару дней. Договорились, что я ее встречу. Однако, немного не доехав до московской окружной дороги, я вдребезги разбил автомобиль, который перевернулся от полувстречного удара в грузовик. После чего пришлось послать Насте телеграмму, предупредив, что встретить не могу, поскольку Аннушка разлила подсолнечное масло, но я жив и здоров. Короче говоря, ее встретил и привез домой Олег Николаевич Ефремов, она тут же пересела в свою машину и приехала за мной. А мы с друзьями как раз выпивали по случаю чудесного спасения от неминуемой гибели; она посадила меня в машину и увезла к себе. Так я у нее и остался.
- Однако не навсегда. Есть версия, что вас невзлюбил ее сын, в котором она души не чает. Так что в конце концов пришлось расстаться.
- Глупости. Глупости собачьи. С кем у меня сохранились прекрасные отношения, так это со Степой. Я, конечно, был "маминым мужем", очень неопытным по части воспитания детей, но сразу инстинктивно почувствовал, что парень нуждается в общении с настоящим отцом. Пару раз я даже разговаривал с Никитой - в том смысле, что неплохо бы ему зайти.
- Может быть, Михалков не хотел мешать вам с Настей?
- Я не могу этого утверждать, но мне было видно, что их парень переживает. Десять лет - это уже непростой возраст. Я, конечно, старался быть ему приятелем, но каких-то вещей тогда просто не мог понимать и, наверное, допускал ошибки в общении.
Самое интересное, что по прошествии многих лет Степа пришел ко мне за кулисы после концерта и неожиданно наговорил массу хороших слов: что он меня всегда вспоминал и так далее. Я думаю, это еще и потому, что у нас с ним был общий друг - его бабушка Наталья Петровна Кончаловская, мама Никиты и Андрона.
- Почему-то кажется, что она была внутренне одиноким человеком.
- Мне трудно об этом судить. Могу лишь сказать, что добиться расположения этой замечательной женщины было очень непросто, но если она к кому-то благоволила, то оказывалась потрясающим товарищем. Она прекрасно знала языки, профессионально разбиралась в искусстве и, конечно, сыграла огромную роль в воспитании сыновей - они часто с ней советовались. Кстати, очень любила музыку и была автором некоторых стихов к моим песням...
- Скажите, чему самому главному вы научились в жизни и каких при этом лишились иллюзий?
- Научился учиться. Теперь я абсолютно убежден, что человек развитый, желающий самосовершенствоваться, может добиться чего угодно. И кем угодно стать. Я, например, мог бы спокойно стать адвокатом. Да, собственно, и стал им, когда понадобилось, - специалистом по нежилым помещениям. Точно так же, как научился разбираться в строительстве, бухгалтерском деле, руководить людьми.
А иллюзии... От иллюзии служения Отечеству я, к несчастью, и теперь не избавился, хотя понимаю, что это только иллюзия. То есть, я действую, как и прежде, но уже знаю, что это неразумно.
- Вы могли бы рассказать о самом черном предательстве, которое вас постигло?
- Меня? Никогда не расскажу.
- А сами способны испытывать угрызения совести?
- Где?!
- Ну не ощущаете ли раскаяния в неких своих действиях или словах?
- Иногда.
- Вообще-то не похоже.
- Не могу сказать, чтоб так уж сильно расстраивался, но некоторые собственные поступки мне были неприятны.
- Вы совершали их сознательно?
- Не подумавши. Потом пробовал загладить - не выходило.
- На первый взгляд вы человек независимый. Но быть может, существует некая сладкая зависимость, которую все же испытываете?
- Очень сладко, например, зависеть от моей дочери. Она единственная, кто... Даже жена не может мной так командовать, как Маша.
- А как насчет зависимости, весьма распространенной в среде рок-музыкантов? Я имею в виду наркотики.
- Ко мне это отношения не имеет. Когда-то, лет в 20, мне дали попробовать анаши, я покурил, не поймал никакого кайфа и больше экспериментов не повторял. Просто я знаю, что наркотики, транквилизаторы ни в чем не могли бы мне помочь.
- Тогда что можно считать вашей самой скверной привычкой?
- Хм... Курить не курю, на красный свет практически не езжу... Дурная привычка? Разве что излишняя резкость, темпераментная реакция, даже грубость, наверное.
- А каким способом боретесь с лишним весом?
- Если очень нужно, могу сбросить до 18 килограммов за полгода. Диету знаю. Но я самый худой тенор в мире, Паваротти весит раза в полтора больше. Вообще, имея 5-7 лишних килограммов, легче петь, чтоб вы знали. Для голоса больше мышечной опоры. И потом у меня ж не сало, я же мясо наедаю.
- В Штатах существует вечерняя школа, где людей обучают изобретательным (но в рамках закона) способам мщения обидчикам. А как поступаете вы, если хотите кого-то наказать?
- Просто мысленно произношу: "Я лишаю вас счастья общения со мной". И лишаю.
- По какому существенному поводу вам случилось в последние годы сказать: "Да на фиг мне все это нужно"?
- Например, по поводу преподавания в ГИТИСе, где я был профессором, завкафедрой вокала. Мы разошлись с руководством во мнениях. Я считаю, что актер музыкального театра должен прежде всего уметь петь, иначе ни в какой театр его не возьмут. Даже если он очень хорошо дерется на шпагах или проявляет себя как драматический артист. Вообще ГИТИС - это вотчина музыкальных режиссеров, которые, на мой взгляд, через школу мстят всем на свете театрам за то, что их там ни в грош не ставят. Но нужно быть по крайней мере выдающимся режиссером, чтобы на что-то претендовать. Люди же, с которыми я столкнулся, вполне малоталантливы, почти никто из них не понимает в музыке. Исключение составляет Саша Титель, с которым я дружу, - он знает свою профессию. Но я по пальцам могу сосчитать настоящих оперных режиссеров.
Короче говоря, на каком-то этапе мне показалось, что в ГИТИСе просто хотели использовать мое имя для поднятия престижа кафедры. И я ушел.
- Закончите, пожалуйста, фразу: "Я считал бы себя неудачником, если бы...".
- Если б не был в жизни столь удачлив.
