Это мой рок

…

В армии я начал готовиться к поступлению в музыкальное училище - почувствовал, что другого пути нет, хотя мать по-прежнему очень хотела "засунуть" меня в какой-то химический институт. Послушал я ее "в институт, в институт, в институт!" и... пошел к Гнесиным на вокальное отделение по классике. Именно там учился сам Градский! О нем я был наслышан до армии. Производили впечатление до службы и другие столичные имена, с некоторыми я был знаком лично. Например, с Лерманом из группы "Ветры перемен".

…

- У тебя действительно хорошая судьба. Хорошая еще и потому, что свела тебя с нашими рок-звездами первой величины, благодаря чему ты и сам смог раскрыться как поистине русская... звезда отечественного рока. И что примечательно, происходило-то это главным образом в "Веселых ребятах", в которых, как, быть может, нигде, рок-музыканты, по твоим словам, чувствовали себя в кандалах. Однако-вот уж точно - нет худа без добра... Прямо-таки живой парадокс!

Какими остались в твоей памяти те, кому двадцать лет спустя было суждено стать "патриархами русского рока"?

- ...Про Славу Малежика я так скажу: он у нас всегда считался этаким студенческим массовиком-затейником. В нем никогда не было ничего бунтарского. Никакого альтернативного состояния! Был он всегда покладистый, мягкий, хитрый, но талантливый. Он всегда пел Песенки про какие-то там ягодки-малинки. Очень любил красивых девушек…

- А его девушки любили?

- Вообще-то любили...

- А ты... однолюб оказался?

- Я-то однолюб, но все мы, как говорится, не без греха.

- Ну ладно. Дальше! Что ты еще хотел сказать про Малежика?

- Нравился мне он и как поэт. Стишки у него всегда были какие-то неординарные, какие-то студенческие, что ли. Для меня он вечный студент, вечный студент массовик-затейник. Таким он был, таким он для меня и остался. Наверное, и останется.

- А Градский?

- Ну извини меня... Градский! Градский в русской культуре второй половины двадцатого века останется надолго. Это человек, который достоин любой энциклопедии. Потому что Градский - это серьезный человек, который всегда шел против течения, а это - рок. Вот Градский -это самый настоящий рок! Чистый рок! Не то, что связано с понятием аранжировки или музыки, а рок сам по себе. Градский - это личность. Даже его хамство... оно тоже рок. Короче, он мне нравится. Большой интеллектуал. Во всех отношениях. Он и поэт, и музыкант. Философ. Бунтарь. Понимаешь, бунтарь...

- Во-о-о... А я его поливал...- вмешивается откуда ни возьмись появившийся Буйнов. -Так и пиши... а вот Буйнов его...

- Не-е-е, Буй, Градский - клевый чувак.

- Что ж, так и пиши, как АлБар говорит,- с еле заметным возмущением начинает подбадривать меня Буйнов.

- Не, Буй. Ты не прав. Он всегда шел против течения,-, как бы защищаясь, пытается возражать Барыкин.

- Все правильно. И даже против меня, и против Шаха, и против группы,- не сдается Буйнов.

- А ему плевать,- активизируется Барыкин.

- Все правильно - ему плевать,- негодует Буйнов,- все "бабки" сложил в чемодан и "свалил" куда-то - от группы...

- Да дело не в "бабках", ребята,- начинает наступать Барыкин.- Градский-это такой шпын уникальный, который идет против всего...

- Правильно, в семидесятых, а в шестидесятых, когда ты с ним еще не был знаком, а мы с ним уже играли, он только "бабки" в чемодан складывал,- идет Буйнов в ответную атаку.

- Может быть... Может быть... - отступает в растерянности Барыкин. (Я наблюдаю за ним и вижу: сохраняющуюся еще в нем по инерции решимость в оценках и... нарастающее смятение, вызванное неожиданным появлением Буйнова. Чтобы как-то разрядить обстановку, кричу: "Я здесь хозяин положения! Буйнов - гулять! Барыкин - за дело!" Поразительно, но они меня тотчас слушаются, и я продолжаю прерванный разговор: "Ну и что - Градский?")

-...Значит... Я иду в баню с Градским, в первый кабинет, где раньше купцы в Центральных банях парились,- возвращается к делу Барыкин,- там сейчас все "божки" собираются. Мест нет. А для Градского, как для "свадебного генерала", всегда держат - понимаешь? Он там никому слова не дает сказать. И мне тоже. Он такой человек. Градский. Слова никому не дает сказать. Он больше всех все знает. С одной стороны, кому-то это не нравится. Мне тоже что-то не нравится, но в этом есть рок его... какой-то.

(Заметно располневший Барыкин смачно вспоминает про баню, а я смотрю на него на неожиданного потомка русских купцов, и, как Обломова без Захара, не могу представить его без верного и хитрого Юрки, какой ему и повар, и говор, и швец, и жнец, и на дуде игрец; одним словом - все, что способно объединиться в понятии "музыкальный адъютант". Я смотрю на Барыкина и невольно начинаю улыбаться. Между тем мой новый рок-герой продолжает свои очень ироничные воспоминания.)

Градский написал больше всех песен, даже больше, чем я. Правда, их почти никто не знает. (Смеется.) Зато в тех песнях такая поэзия... Саша Черный, Клюев, Цветаева, Светлов, Мандельштам, Рубцов... Ну там-крутые дела. Может, лет через пятьдесят эти песни и будет кто-то слушать, но пока что они никому не нужны...

Ну что? Достаточно я "малины" подкинул?

- Ну так что тебе в Градском не нравилось? -останавливаю его я.

- Скупость и жадность. Это всегда в нем было, как в таком человеке, как Юрий Антонов, у которого если вечером займешь 20 копеек, утром он тебе обязательно об этом напомнит, хотя у него - четыреста миллионов. Но талант у него - идеальный. Дело в том, что характер и талант - это разные вещи. Я, может, тоже такой...

…