О жизни...

— Да какое мы «потерянное поколение», если среди нас есть и по-прежнему действуют на переднем крае такие люди, как Градский?!

— Кстати, если ты уж вспомнил о нем, договори до конца, потому что действительно такие, как Градский, могут служить одним из образцов передовых личностей нашего, еще непонятого, поколения.

— Ну что ж... Начну с того, что до последней поездки в ФРГ в начале лета 89-го года, куда мы ездили вместе с ним на гастроли, я находился буквально под гипнозом Градского: он был единственным артистом, с которым я боялся выступать вместе. Он как-то давил меня своим полем, и в этом, кстати, я недавно ему признался. После этого как камень с души свалился: я освободился от сковывавшего меня гипноза... Во всяком случае, надеюсь, что освободился.

Градский — очень одаренный человек. Причем одаренный, на мой взгляд — хоть это, может быть, и обидно будет ему узнать — больше как поэт, нежели как музыкант и певец. Как сочинитель музыки он меня меньше убеждает, хотя, если бы сейчас он оказался рядом, он нашел бы кучу аргументов, чтобы меня сразить, и благодаря его напору я бы замолчал и сказал: «Да, Саша, ты прав!» Это тоже является одной из важных характеристик Градского.

Градский, опять-таки на мой взгляд, человек, который первым понял, что если уж создавать русский рок, то делать это надо на русской основе. Даже само программное название его группы «Скоморохи» опередило — не стану касаться всех, но меня точно опередило — лет на семь. Градский — человек, который был одиозен и популярен еще в году 67-м. И не только тем, как он пел или держался на сцене, но и тем, как он вел себя в быту. Пожалуй, если к протестующему тогда против застоя применимо понятие «панк», то Градский был именно таким «панком» уже задолго до того, как это понятие стало всеобщим явлением. Он был своеобразным Джимом Морисоном или Миком Джагером на нашей сцене. Безумно честолюбив, что, кстати, пошло ему на пользу. Да! Был он паровозом, который двигал многих, чтобы вместе с ним остановили застой. И, хотя все над ним подтрунивали, я считаю, это являлось все-таки непременным следствием его собственной популярности. Он был индикатором молодежных настроений. И, хотя Дюжикова как гитариста и певца я ставлю выше Градского, тем не менее Градский велик. Велик по своему общему влиянию и производимому на общество впечатлению. А недостатки его и заусенцы его биографии делают его только еще более живым...

— Какие недостатки и заусенцы?

— Ну, например, в понятие «певец» я вкладываю свое профессиональное восприятие: для меня важно, как певец несет слово, как он его произносит... Градский же в этом отношении уже тогда грешил и особенно стал грешить, когда поучился в Гнесинском училище. У него начало проскальзывать самолюбование, хотя опять же эта моя оценка Градского идет по высшим категориям требовательности. Эти недостатки, конечно, ему мешают, но не портят его, потому что делают его живым. При том, что он был гитарист хуже, чем Дюжиков, при том, что ему часто не хватало техники игры, он все-таки — благодаря тому, как он умел себя преподнести — не проигрывал в глазах публики... В понятие «Градский» я бы включил: музыкант, певец, поэт, артист и ... «Градский»! Что такое слово «Градский»? Слово «Градский» — это все его вот эти вот заскоки и потрясающая уверенность в себе, вера в свои силы, которые, надо сказать, действительно талантливые!

...

Кстати, я забыл сделать существенный штрих в портрете Градского. Градский мог бы сделать очень много, если бы стал для молодого поколения чуть-чуть популярнее. Дело в том, что он один из немногих написал целые циклы песен на стихи Саши Черного, Владимира Набокова и многих других, оставленных как-то в тени мастеров пера. Большая популярность позволила бы ему повести за собой к несметным залежам русской и мировой литературы огромные массы молодежи и тем самым приобщить их к большой культуре; то есть Градский мог бы сделать то же, что сделал Стинг, который привел английскую молодежь к Шекспиру.