«Пробивая песни Башлачева на радио, я довел редактора до инфаркта»Сергей ВиноградовДата. Три часа на кухне с Башлачевым: Александр Градский рассказал корреспонденту «Речи» о встрече с череповецким самородком Источник: газета «Речь», 27.04.2015 | ||||
Ровно через месяц родственники, друзья и поклонники Александра Башлачева отметят 55-летие со дня рождения поэта. Александр Градский по просьбе «Речи» в деталях вспомнил кухонный концерт Башлачева, поссоривший его с женой, но запомнившийся на всю жизнь.
Встретиться со сверхзанятым мэтром, который круглыми днями то в телевизоре оценивает чужие голоса, то на сцене работает своим, да вдобавок еще и является молодым отцом, удалось благодаря организаторам череповецкого фестиваля «Время колокольчиков» (12+, пройдет 24 мая в Ледовом дворце). Градский мгновенно согласился рассказать о встрече с Александром Башлачевым в середине 80-х годов и пригласил нас в свою московскую квартиру.
Субботнее утро. Череповецкие журналисты, проделавшие длинный путь в столицу, примостились на табуреточках громадной кухни Градского. Почти три десятка лет назад в гости к Градскому прямо с поезда заявился другой журналист из Череповца. И тоже с вопросами, точнее с одним: как вам мои песни?
— Вы рассказывали в прессе, что Башлачев пел на кухне. Эта та самая кухня, где мы сейчас находимся?
— Нет, что вы, тогда я жил в другой квартире. Кухня там была поменьше, чем эта. Мы виделись с Сашей один раз, но эту встречу я никогда не забуду.
— Он нагрянул неожиданно или по предварительной договоренности?
— О Саше Башлачеве мне рассказал Артемий Троицкий (журналист и музыкальный критик — авт.) — дескать, есть интересный парень, который пишет замечательные стихи и поет песни. Артем попросил меня встретиться с этим парнем, я согласился. Спустя некоторое время утром меня разбудил телефонный звонок, и через несколько часов ко мне на квартиру пришел Саша. Я так понял, что у него в тот день было несколько встреч в Москве. Мы пошли на кухню, потому что другого места для разговора у меня не было в тот момент. Саша достал гитару и пачку напечатанных на машинке и написанных от руки стихов — к слову, он подарил мне эти листочки, и они до сих пор хранятся в моем архиве. И мы часа три провели вместе. Выпили, конечно, но средненько. Саша очень эмоционально пел. Настолько, что меня после его ухода отругала бывшая жена. Ей накануне сделали операцию на глазах, и она лежала в соседней комнате — плохо себя чувствовала, глаза болели, а мы пели и орали, как оглашенные.
— Вы особо отметили эмоциональность стихов и песен Александра Башлачева. Это главное, что вас в них поразило?
— Да нет, конечно. Удивительно талантливые стихи, я понял это при первом же прослушивании. Но при этом я как-то не воспринял его в качестве певца и музыканта. Я так понял, что для него было важно эмоционально прочитать свои стихи с помощью гитары и выпевания своих строк. Общее впечатление от его стихов и подачи их при этом было очень мощным. Знаете, я не очень понял, зачем он приходил ко мне. Мне кажется, он не ждал какой-то помощи в продвижении его творчества, скорее ему хотелось просто пообщаться и узнать мое мнение. Я сказал Саше, что мне очень понравилось, но не стал скрывать, что его песни никогда не выпустят на большую сцену, даже пытаться бесполезно. Так мне тогда казалось, таковы были реалии. Я объяснил это так, что ему нечем козырять перед массовым слушателем — если бы он умел хорошо петь или играть, это была бы зацепка для филармоний и концертных организаций. Я посоветовал Александру формализовать и откорректировать песенное творчество в стихи и пытаться пробить их в издательства, поскольку я вижу в нем настоящего большого поэта.
— Артемий Троицкий писал, что вы назвали Башлачева гением...
— Правда, было такое. В разговоре с Артемием, который занимался судьбой Саши, я предположил, что он работает над стихами вдумчиво и тщательно, на что Троицкий сказал мне: да он, мол, быстро пишет. Тогда, говорю, он просто гений. Прошло много лет. И люди, близко знавшие Сашу, рассказали мне, что он работал над стихами невероятно упорно и серьезно: менял, переставлял рифмы, возвращался к написанному. И это нормально для больших поэтов. Посмотрите черновики Пушкина и Лермонтова — они испещрены исправлениями, творчество — это поиск. Я не видел черновиков Башлачева, но не удивлюсь, если там все перечеркано вдоль и поперек.
— Во время перестройки на экраны и в концертные залы хлынула новая музыка — так называемый русский рок. Цой, Шевчук, Гребенщиков стали всеобщими кумирами. Если бы Александр Башлачев пожил подольше, как полагаете, он вошел бы в эту когорту народных трибунов?
— Вы имеете в виду, смог бы он в будущем собрать стадион? Может быть, и смог бы. Он совсем немного не дожил до того времени, когда его творчество могло прозвучать на миллионную аудиторию. В особенности если бы Саше удалось найти интересный сценический вариант подачи своих песен на большую аудиторию, собрать хорошую музыкальную команду. У меня давным-давно был разговор с Юрой Шевчуком, которому я посоветовал сменить музыкантов на более профессиональных и мастеровитых, и тогда его песни станут сильнее и ярче. Юра воспринял совет в штыки, но со временем поменял музыкантов, и его концерты стали не только поэтическим, но и музыкальным действом.
Те кумиры, кого вы перечислили, вовсе не хлынули. Они появились и были достаточно известны и до перестроечных лет. Песню Юрия Шевчука «Конвейер» я, помнится, целый год пробивал на радио — девять раз отклонили, но на десятый приняли. Когда Саша погиб, я буквально в тот же день взял его записи (пленку с подборкой своих песен он тоже мне тогда принес — около 15 песен, гитара и голос) и понесся на радио.
У меня в ту пору была своя программа, которая называлась «Хит-парад». Я стал записывать очередной выпуск — сказал какие-то слова о Саше, включил в программу его песню. И этот выпуск запретили. Я ворвался в кабинет музыкального редактора по фамилии Попов, виновника этого запрета, и начал на него орать. И у него случился сердечный приступ, самый настоящий, на скорой увезли человека. Я тоже был в тот момент в состоянии, близком к приступу. Но запись Саши Башлачева мы на следующий день выпустили на свой страх и риск. Помню, что это была песня «Время колокольчиков».
— «Время колокольчиков» считается программным произведением русского рока. Башлачев называет рок-музыкантов преемниками звонарей, а следовательно, их задача бить в набат и будить народ. Как по-вашему, в 80-х годах они тем и занимались или это лишь поэтический образ?
— То, о чем вы говорите, на мой взгляд, не более чем журналистский штамп, поскольку работники вашей профессии любят все упрощать. Обязательно им нужно приклеить ярлычок, назвать что-то чем-то, а далеко не все требует названия. Есть Башлачев и его стихи, и они очень оригинальны. Если мы постараемся найти аналоги, то нечто похожее было у группы «Калинов мост», да и у меня самого в молодые годы, но мы в «Скоморохах» делали упор на музыку.
Теперь о русском роке. К этому я отношусь скептически, потому что не понимаю его. По-моему, русского рока никогда не было. У него была возможность создаться, но нарождающееся творческое направление обернулось стихами, спетыми под весьма традиционную музыку. Не спорю, стихи хорошие, но музыкальной составляющей наши исполнители уделили гораздо меньше внимания. Похоже, их не очень заботили аранжировки и музыкальные контексты. Разве что Андрей Макаревич здесь выделяется. Среди лидеров этого жанра фактически нет музыкально образованных людей. А посему, как мне представляется, о направлении «русский рок» говорить нельзя, и речь идет об именах одаренных исполнителей. И Башлачев был одним из самых ярких среди них. Он работал без группы, но от этого значение и мощь его творчества совсем не страдали. Повторюсь, для него и его коллег по цеху музыка — лишь аккомпанемент, помогающий донести стихотворный смысл в более активной форме. И они, эти «русские рокеры», по вашему определению, вовсе не придумали этого. В начале XX века многие поэты увлекались тем же: Есенин часто исполнял стихи под гитару, Клюев — под гармошку.
— Как по-вашему, Александр Башлачев вошел в историю русского искусства или о нем помнят благодаря активным энтузиастам и поклонникам?
— Вне сомнения, вошел. Его стихи знают и любят сотни и тысячи людей, а массовым тиражным поэтом он не будет никогда. Как и народным, наверное. Ведь что такое народ, как его исчислить? По моему мнению, существует генетический код искусства. Говоря проще, если в стране или мире живет определенное количество людей, которые любят творчество поэта и передают эту любовь своим детям, то цепочка не прервется и поэт будет жить в памяти и останется в истории. В России живет, быть может, тысяч 30 — 40 человек, которые знают, кто такой Велимир Хлебников, но это не мешает ему оставаться великим поэтом. Во времена Пушкина самым популярным писателем был ныне забытый литератор по фамилии Загоскин, а произведения Александра Сергеевича знали только в салонах. Мои дети знают, кто такой Башлачев и какие стихи он писал, и надеюсь, что их дети также будут обладать этим знанием и будут слушать и переслушивать его песни.
— А вы их переслушиваете?
— Очень редко. Я вообще редко слушаю музыку. Но я отлично помню Сашины песни, наизусть.
— Многих удивляет, откуда в городском юноше Александре Башлачеве столько русского фольклора. Это ведь и ваша история в какой-то степени — уральский парень ударился в славянскую удаль. Откуда это берется?
— Гены, кровь, территория — все это питает нас исподволь и у кого-то вдруг проявляется, возможно, к удивлению его самого. Если человек талантлив и восприимчив, он видит в своих корнях животворные силы, берет вдохновение из почвы, и рождается искусство. Помните с уроков литературы писателей-почвенников? Очень верное слово — почвенники, то есть те, кто берет соки из своей почвы. Александр Башлачев, бесспорно, глубоко русский поэт, и тот факт, что в России о нем помнят, говорит о том, что русские люди ощущают глубокую связь с его творчеством, понимают его.
— Сейчас скромные молодые люди с гитарами приходят к вам показать свое творчество?
— Бывает. Но чаще присылают свои записи. Только что до вашего прихода я слушал песни, присланные на конкурс к Дню Победы. Я в этом конкурсе кто-то вроде председателя жюри. Песен множество, и самодеятельных, и профессиональных. В большинстве своем стандартные неоригинальные произведения, напоминающие привычные песни о войне, но две-три нашлись очень интересные. В них нет пафоса, зато есть человек и его проблема. Это трогает.
— Если вам не понравилось услышанное, а вашим мнением интересуются, вы можете сказать в лицо поэту или музыканту, что он бездарен?
— Да нет, конечно. Даже хронически бездарным людям я говорю что-то вроде: «В вас что-то есть, продолжайте поиск, работайте над собой». Еще я часто рассказываю историю из собственной жизни, как мне, 19-летнему певцу, один очень известный музыкант посоветовал заниматься чем-то другим, потому что таких голосов десятки тысяч по стране. А спустя несколько лет он же, забыв про нашу первую встречу, услышав меня на сцене, наговорил массу комплиментов. Я не постеснялся, напомнил о его прежней оценке. «Так вы меня не послушались? — сказал он. — И правильно сделали». Любая оценка чужого творчества не более чем субъективное мнение, актуальное лишь в данный момент. Услышали от меня нелестные слова о себе и не согласились с ними? Докажите, что я неправ. Я буду этому только рад.