Москва полна энергии творчества

Недавно в книжном магазине «Москва» наблюдалось настоящее столпотворение. Впрочем, ничего удивительного в этом нет, ведь там представлял свою книгу «Избранное» один из самых мощных голосов нашей эстрады Александр Градский. В издание вошли стихи, фотографии и либретто к наделавшей некогда шуму рокопере Градского «Мастер и Маргарита», а также два диска с избранными песнями.

Гимн молодости

– Когда-то ваша песня «Как молоды мы были» стала гимном целого поколения. А сегодня есть ли такая, которую можно назвать гимном 20–30-летних?

– У песни «Как молоды мы были» довольно любопытная история. Когда я ее записал, мне было 26 лет. И слова «как молоды мы были» в исполнении 26-летнего разгильдяя звучат странновато, но мне удалось на какое-то время влезть в шкуру человека взрослого, видавшего виды. И получилась красивая песня, с очень точно подобранными стихами Николая Добронравова.

Но эта песня не сразу стала такой, какой мы ее знаем. Она писалась для кинофильма «Казахская история» по пьесе Михаила Шатрова «Лошадь Пржевальского» о студенческом отряде. По замыслу режиссера петь ее должны были стройотрядовцы – в бардовской манере сидя у костра. Но когда Александра Николаевна (Пахмутова. – А. С.) придумала эту роскошную мелодию, ей показалось, что песня слишком хороша, чтобы ее промычать у костра. Что касается дня сегодняшнего, то насколько я могу судить по своим детям, они вообще не слушают нашу современную музыку. Сейчас такой песни нет. Хотя, может быть, я просто не знаю.

Поверх барьеров

– Вы известны своими свободолюбием и независимостью… А ведь в советские годы говорить и петь можно было далеко не все.

– Нет, это не про меня, я всегда на эстраде делал только то, что хотел. Другое дело, я никогда не пытался бегать по сцене голым или ломать гитару об усилитель, как это делают некоторые музыканты. Но у меня не было случая, когда я чего-то не спел, потому что мне сказали: это петь нельзя.

Конечно, бывало, что пластинка, которую я записал, выходила не в том виде, в каком я хотел. Но если ко мне на концерт приходили и говорили, что эту песню не стоит петь, потому что в обкоме будут недовольны, я просто разворачивался и говорил: отменяйте концерт. Никто не отменял, зрители пришли в зал, билеты проданы, и отменять концерт очень накладно. Из-за этого у меня сложилась определенная репутация – скандалиста, человека, который всегда настоит на своем.

В поисках утраченного смысла

– Боитесь ли вы смерти? И в чем, на ваш взгляд, смысл жизни?

– Да, боюсь. Объясню почему. Я так привык к тому, что не существует проблем, с которыми нельзя справиться.

Или, по крайней мере, пригнуть ситуацию так, чтобы она не нарушила моего пути и не давала большого негатива.

И есть только одно, с чем невозможно смириться и справиться. Это смерть твоя собственная, смерть близких и вообще смерть как таковая. Вот недавно поехали люди на пароходе кататься, всех детей увели в музыкальный салон, откуда выхода нет, и тут корабль тонет.

Произошло стечение каких-то безумных случайностей. Как можно с этим смириться, как можно с этим бороться? Ответить невозможно.

На вопрос о смысле жизни ответ я придумал лет восемь назад. Смысл жизни – в постоянном поиске этого смысла, а если этого поиска не происходит и никакая энергия не выделяется, считай, ты просто помер. Если ты ищешь смысл жизни, никогда его не находя, то выделяешь при этом некую человеческую энергию, которая может кому-то пригодиться. А если кто-то скажет мне, что нашел смысл жизни, то я этого человека направил бы в больницу Ганнушкина или в Кащенко, потому что на следующем этапе он начнет этим найденным смыслом делиться с окружающими.

Прекрасная Дама

– Кто является главной женщиной в вашей жизни?

– У меня будет, наверное, довольно неожиданный для вас ответ – мама. Потому что она очень рано ушла из жизни и нам не удалось увидеться в возрасте, когда можно было бы поговорить по-серьезному двум взрослым людям. Когда, допустим, ей бы было 60, а мне 40. Это очень обидно, поэтому я ее все время домысливаю.

Представляю, а что было, если бы она меня увидела сегодня? Как бы она реагировала, увидев, что я из мальчика, росшего в подвале, стал человеком, который пишет музыку, которого слушают? Я совершенно точно знаю, что эту женщину безумно люблю. Как рассказывал мне папа, который стоял около нее, она на смертном одре, уже практически ничего не говоря, в течение последнего дня своей жизни все время повторяла мое имя: Саса, Саса, Саса…

Слезы капали

– У вас очень мужественный облик. А есть ли что-либо, что может заставить вас заплакать?

– Довольно странно, но когда происходит настоящая трагедия, я никогда не плачу.

Помню, мы с отцом на похоронах матери оба стояли с белыми лицами, но не плакали. Мы до такой степени заморозились оба, что нас можно было ткнуть палкой, и мы ничего бы не заметили. Но у меня бывают ситуации, когда я не плачу, но слезы текут. И ничего с этим сделать не могу, причем совершенно точно знаю, что вот сейчас, через 30 секунд, у меня потекут слезы, и вот я сижу как дурак, жду, что это произойдет.

Во-первых, плачу, когда поет Мария Каллас, и ничего с собой сделать не могу. Я, хорошо обученный, профессиональный музыкант, умею петь достаточно свободно, но я не понимаю, как у нее получается так петь. Но, может быть, мне и не надо этого понимать.

Также я не понимаю, почему в течение очень многих лет, когда смотрю фильм «Судьба человека», в том месте, где мальчик кричит: «Я знал, что ты меня найдешь», начинаю плакать. Даже сейчас, вспоминая этот момент, не могу спокойно говорить. Когда я как-то рассказал об этом самому Сергею Федоровичу (Бондарчуку. – А. С.), то он признался, что тоже в этот момент плачет.

Хотя, по его словам, во время съемок он думал о чем угодно, но только не о высоком и значительном. Есть еще пара музыкальных произведений, не буду их называть, вызывающих у меня слезы.

Бульвары – это Шопен

– Какие московские места вы бы могли назвать своими любимыми?

– Я люблю многие московские местечки и какое-то одно из них выделить в качестве самого любимого не могу, настолько они все разные и непохожие друг на друга.

В каждом из дорогих для меня московских уголков есть что-то особенное, подходящее под определенное настроение. Например, застывшая гладь воды на Патриарших прудах или шумная и суетная Тверская.

Еще мне очень нравится юго-запад, где я прожил довольно долго. Сами понимаете, что этот список далеко не полный.

– Наверное, в него следует включить и консерваторию, которую вы оканчивали?

– Нет, я не люблю это место. Зато весь центр Москвы сейчас мне нравится значительно больше, чем раньше.

Потому что если в годы моей юности вечерами он выглядел тяжело и мрачно, то в наши дни благодаря подсветке он преобразился, заиграл новыми красками и выглядит очень привлекательно. И сейчас мне очень хотелось бы как-нибудь вволю побродить по вечерней Москве. А времени нет абсолютно. Еще мне очень нравится Третье кольцо, когда там нет машин и поэтому можно очень быстро ехать.

– А если у вас вдруг появилось бы время для прогулки, куда бы направились?

– Очень люблю московские бульвары и с удовольствием прошелся бы по Суворовскому, Тверскому, Чистопрудному. Нравится зелень и озерца.

Вообще, это совершенно невероятно, что в центре огромного мегаполиса есть такие почти загородные места. И они мне нравятся намного больше, чем урбанистические пейзажи.

– А с какой музыкой вы ассоциируете Москву?

– Московские бульвары я бы сравнил с Шопеном, а центр – это конструктивизм какой-то... Даже сложно так с ходу назвать какое-то конкретное имя... Наверное, это Скрябин.

– Странно, я ожидал услышать что-то вроде джаз-рока или фанка…

– Нет, джаз-рок слишком легковесен, а Москва отнюдь не легковесна. Она очень значительна. В каждом ее строении очень много внутренней энергии, может быть, эта энергетика разного качества, но я ощущаю ее значительность. Этот энергетический заряд на меня действует.

– То есть вы ощущаете какую-то связь между собой и городом?

– Да, как и любой человек, оказывающийся здесь. Просто некоторые ничего не замечают, но все равно город на них воздействует. Эта энергия, несомненно, способствует творчеству. Ни в каком другом месте я не смог бы работать так, как здесь. Например, в каком-нибудь тихом доме отдыха на лоне природы у меня ничего не получается, там я отдыхаю, и музыка не сочиняется. Только Москва дает мне сигнал к работе.

– А музыкальная жизнь столицы вас не раздражает? Ведь Москва превратилась в один из главных центров попсы…

– Это ложное ощущение. Вы, наверное, имеете в виду Центральное телевидение, которое эстраду постоянно транслирует. Но если походить по клубам и концертным залам столицы, то в них кроме попсы можно встретить и очень много другой музыки.

– По афишам Кремля и «Лужников» так не скажешь.

– Это громадные залы, в которые приходят толпы людей, многие из которых просто следуют за модой и совершенно не разбираются в музыке. А действительно хорошая музыка чаще всего звучит в небольших клубах.