ЛИПНИЦКИЙ: Здравствуйте. В эфире программа "Содержание" на радиостанции "Финам FM", 99,6. И я, ее ведущий Александр Липницкий представляю своего гостя – Александр Градский.
ГРАДСКИЙ: Добрый день.
ЛИПНИЦКИЙ: Почему я не пригласил Александра в самую первую свою передачу? Только потому, что я был тогда совсем неопытным ди-джеем, а, на самом деле, именно сегодняшний гость и должен был открывать программу, посвященную отечественной рок-музыке, потому что именно Александр и его группа "Скоморохи" была тем вдохновителем, после чего возникло вообще все движение и 70-х, и 80-х годов. Я никогда не забуду песню "Синий лес", которая, собственно, и есть первая песня, в моем представлении, русского рока.
ГРАДСКИЙ: Хотя, на самом деле, были еще пара песен, написанных группой "Сокол" и даже они ее исполняли, но я сейчас вспомню песню "Пам-пара-пам, солнце над нами" из мультфильма, но сейчас, я слушаю это и понимаю, что, в общем, это не совсем то, что я бы хотел назвать рок-н-роллом или рок-музыкой. Все-таки это такая, немножко легкая музыка.
ЛИПНИЦКИЙ: Но я-то исхожу из своего первого впечатления, когда мы с Мамоновым оказались на концерте "Скоморохов" в середине 60-х годов.
ГРАДСКИЙ: Это в конце, наверное, где-то 1967 год.
ЛИПНИЦКИЙ: Да, 1967 год. Мне было всего лишь 15 лет…
ГРАДСКИЙ: Вау!!!
ЛИПНИЦКИЙ: Короче, крыша улетела и эту песню я помню как сейчас. Предлагаю всем ее послушать. "Синий лес", Александр Градский.
(Звучит песня "Синий лес".)
ЛИПНИЦКИЙ: Александр, я бы попросил тебя напомнить, может быть, твоих любимых музыкантов из группы "Скоморохи".
ГРАДСКИЙ: Да все они любимые, конечно.
ЛИПНИЦКИЙ: Поименно.
ГРАДСКИЙ: Там было два таких звездных, на мой взгляд, состава. Первый состав, это когда мы наконец собрались: Юрий Фокин, Юрий Шахназаров, Александр Лерман и я. Это произошло не сразу; первый состав у нас был Саша Буйнов, Володя Полонский и я, мы играли втроем, без бас-гитариста. Буйнов играл на клавинете и левой рукой играл партию баса, а правой, такой небольшой аккомпанемент. Вот впоследствии к нам троим присоединился Юра Шахназаров и у нас появился реальный басист. И вот это был состав: Буйнов, Полонский, Шахназаров и я. Потом Сашу призвали в армию, и мы решили не брать себе пианиста, решив играть а-ля "Cream". Это был конец 60-х годов, и мы играли втроем – соло, бас, барабан. Потом, в начале 1971 года, к нам присоединился Лерман и получился такой звездный состав – Шахназаров, Лерман, впоследствии Володя Полонский ушел в "Веселые ребята" подрабатывать, скажем так.
ЛИПНИЦКИЙ: Я напомню тем, кто помоложе, что Александр Лерман был лидером группы…
ГРАДСКИЙ: "Ветры перемен", совершенно фантастической команды, там были ребята с консерваторским образованием. У них было, может быть, меньше рока, но зато было очень много музыки.
ЛИПНИЦКИЙ: А как они исполняли "Monkeys"?..
ГРАДСКИЙ: Да, а потом мы исполняли, это уже постольку, поскольку я появился со своими криками. Это все было, так сказать, довольно сильно. И, смотри, что получилось, когда образовался звездный, на мой взгляд, состав группы, у нас было где-то около года, когда мы просто убивали всех! Это был Лерман, Шахназаров, потом Юра Фокин пришел и я. И затем произошла такая неприятность, ребята, Лерман и Шахназаров решили делать что-то свое, а к нам с Фокиным присоединился Саульский. Вернее, сначала Саульский, а потом Фокин. Потому что это всегда были такие выезды, например, тот же самый Шахназаров мог оказаться со мной в гастролях в 1972 году, несмотря на то, что Саульский уже играл.
ЛИПНИЦКИЙ: Кстати, ведь бывало, что на гастролях ты с моей бабушкой Татьяной Окуневской…
ГРАДСКИЙ: Ну да, только все это было несколько раньше, когда я просто зарабатывал, скажем так, деньги. Но там я не пел. Знаешь, что самое интересное?
ЛИПНИЦКИЙ: Ты играл на гитаре.
ГРАДСКИЙ: Я играл на гитаре и все. Я все это помню, это белорусские города, это Гомель, Жлобин, хорошее название! Самые веселые истории были, когда мы ехали с Татьяной Кирилловной на гастроли, и, подъезжая к городу Жлобин, мы увидели плакат с женщиной, у которой на руках был поросенок, почему-то конец у него был треугольный, так, знаешь, треугольник с головой и большими буквами было написано "Жлобпромторг в этом году выполнил свой план". Мы рухнули просто на пол! Автобус стал криво ехать. Но, тем не менее, это была параллельная деятельность, денег нам особо не платили в Москве, мы выезжали на какие-то гастроли и какую-то там ерунду играли. И, слава богу, если была Татьяна Кирилловна, такая женщина, которая вела концерт. А если попадались такие, как, даже говорить не хочется, так что это было довольно мило. И что получилось дальше с группой? С группой получилось следующее: группа сформировалась в таком составе, Володя Васильков – барабанщик, Игорь Саульский, Сергей Зинько и я. Потом Игорь стал играть с другими командами, а у нас стал играть Юра Иванов.
ЛИПНИЦКИЙ: На басу.
ГРАДСКИЙ: Да. Юра Иванов – басист, Володя Васильков, Сергей Зинько и я. Вот этот состав "Скоморохов" практически записал все то, что записано.
ЛИПНИЦКИЙ: Может, одну песенку послушаем?
ГРАДСКИЙ: Да ради бога! Поставь "Финдлей", чтобы было понятно, что в конце 1971 года, или "В полях под снегом и дождем", но это лирическая песня. А "Финдлей", там довольно сложная история, даже ближе к хард-року, наверное.
ЛИПНИЦКИЙ: Давайте будем слушать "Финдлей".
(Звучит песня "Финдлей".)
ЛИПНИЦКИЙ: Александр, моя программа, в основном, посвящена новой волне 80-х годов, которая многое изменила, совпала с тем, что здесь все-все набухало, набухало, а потом, очень скоро рухнуло, и я хотел бы спросить у тебя сразу; вот ты начал уже в 70-е годы первым из рок-музыкантов и, естественно, первым, кто был достоин этого, сотрудничать с официальными советскими СМИ и, как многие считают, с великой, советской официальной культурой, это и кино, и опера, и прочее.
ГРАДСКИЙ: Да, радио и телевидение.
ЛИПНИЦКИЙ: А вот скажи, у тебя тогда не возникало какого-то, скажем, раздвоения личности?
ГРАДСКИЙ: Нет, абсолютно. У меня сразу было придумано следующее: с первого момента появления нас, как группы, и меня, как музыканта на радио, это был конец 1971, начало 1972 года… Мы в студии № 2, дом звукозаписи на Качалова, сделали с подачи Аркаши Петрова, ныне уже ушедшего…
ЛИПНИЦКИЙ: Которого мы с тобой провожали в последний путь.
ГРАДСКИЙ: Да, к сожалению, это случилось, хотя были надежды, но не получилось у Аркаши пожить еще несколько лет… И вот эти записи, которые были сделаны в конце 1971 начале 1972 года, тут же оказались, скажем так, в двух источниках, в двух составных частях. Что-то оказалось на московском радио, и было транслируемо, и что-то, оказалось, скажем так, в русскоязычных средствах массовой информации Запада, за что московскому радио был вставлен пистон. И совсем не потому, что мы были там какие-то плохие или не очень политически выдержанны, а просто по принципу – вас на Западе дали, значит, у нас не надо давать. Потом пришлось ждать еще какое-то время и, конечно же, и Аркаша Петров, и Гриша Либергал, известный тебе, они сделали очень много в то время, чтобы все-таки нас как-то проталкивать и пропихивать на радио.
ЛИПНИЦКИЙ: И Александр Градский в 70-е годы, что делал дальше?
ГРАДСКИЙ: Ну, смотри, то, что называется уколами или ударами. Вот 1972 год, это была запись пластинки Тухманова "Как прекрасен мир". Там была для меня очень важная песня "Жил-был я" и "Джоконда" – это довольно сложное вокальное произведение. Ни та, ни другая песня не стали, скажем так, всенародно любимыми хитами, потому что у Тухманова были свои проблемы, и у меня были свои проблемы на радио и на телевидении. А потом, "Романс о влюбленных" и "Billboard" и премия "Star of the year" за эту музыку. Мне просто пришло в голову, что, в принципе, если есть некий там человек с именем и фамилией, и если он способен выражать себя разными способами, то почему бы и нет? Поэтому, в чистом виде рок-музыке, конечно, пришел кирдык, как мне кажется. Вообще, во всем мире. И остались только стилистически выстроенные команды, которые играют хард-рок, вот они и играют хард-рок, вот играют, скажем, новую волну, вот они и играют новую волну. А если мы возьмем Стинга или Питера Габриэля, то у них настолько разностильная и разнообразная музыка, в силу того, что эти люди, скажем, имеют разные возможности и владеют разным подходом. Поэтому, их точно так же можно и к хард-року прицепить, можно к романтическому року прицепить, то есть все зависит от личности. И если люди хотят сохранить чистоту жанра, то флаг им в руки. Вот, давайте, мы будем играть только хард или только металл, но это всегда ограничивает аудиторию, как мне кажется. Это, конечно, здорово, мы живем вместе, любим друг друга, но мостков (это я придумал этот термин) к обыкновенному зрителю, который, скажем, не большой фанат такой музыки, никаких нет. В 1976 году была "Как молоды мы были", хотя, это совершенно не рок-музыка, это эстрадная песня, но она хорошая, на мой вкус, и очень даже качественная, раз ее слушают до сих пор, и я ее всегда теперь в концертах пою, хотя, раньше не пел. Потому что боялся, когда ездил на гастроли, думал, что люди пришли на рок-концерт, а я буду петь эстрадную песню. Я себе придумал мостки, поскольку у меня вокальные возможности кое-какие есть и я могу себе это позволить.
ЛИПНИЦКИЙ: Но знаешь, прежде чем мы перейдем к современности, я хочу поделиться с вами вчерашним разговором с Александром, он сказал: "Мы будем говорить только о современности", но, я все-таки настоял на том, чтобы мы немножко…
ГРАДСКИЙ: Александр, это твоя передача и ты делаешь то, что ты должен делать.
ЛИПНИЦКИЙ: Саша, я все-таки хотел поставить одну песню, для меня очень важную, это песня в исполнении Александра Градского, песня Тухманова "Жил-был я".
(Звучит песня "Жил-был я".)
ЛИПНИЦКИЙ: Напоминаю, вы слушаете программу "Содержание" на радиостанции "Финам FM", 99,6. И мы продолжаем нашу беседу с моим дорогим гостем Александром Градским. Насколько я помню, какой-то рубеж в твоей карьере…
ГРАДСКИЙ: "Романс влюбленных".
ЛИПНИЦКИЙ: Да, конечно, я об этом говорю.
ГРАДСКИЙ: Это первый такой наглый выпад, я считаю. Причем, удивительно то, что все-таки этот выпад был режиссером Кончаловским поддержан очень сильно. Видимо, ему как-то очень нужна была подобная музыка в этом фильме и, несмотря на все мое нахальство и вообще, постановку вопроса: "Или я получаю такой-то гонорар, или я делаю то, что я хочу, и иди ты к чертовой матери со своим фильмом!" – подвигло его совершить, как я считаю, эмоциональный и творческий акт, когда он, попросту говоря, ходил по кабинетам и стучал кулаком по столу и говорил, что: "Да, Градский сумасшедший, ненормальный, но мне такая музыка нужна и, поэтому, давайте мы его требования и просьбы удовлетворим".
ЛИПНИЦКИЙ: То есть Андрону взять в качестве официального композитора…
ГРАДСКИЙ: Ну, невозможно было! Я не был членом Союза композиторов, во-первых, а, во-вторых, помимо всего прочего, в результате всех его действий, я считаю, что картина, конечно, произвела какое-то впечатление…
ЛИПНИЦКИЙ: Это был глоток свободы, безусловно.
ГРАДСКИЙ: И очень много людей это посмотрело и смотрит до сих пор и, вот ведь какой момент, опять вот это из разряда "поставить печать на это дело" и, в результате, я оказался первым не членом Союза композиторов в 23 года. Следующий человек после меня по возрасту, которому разрешили писать музыку к фильму, был Марк Минков, который был членом Союза композиторов, и к тому времени он уже консерваторию закончил и что-то писал. Ему было 29 лет, то есть на 6 лет я его обскакал. Но это, конечно, благодаря Андрону и его пробивной возможности, пробивной силе и умению отстаивать то, что ему нужно.
ЛИПНИЦКИЙ: Вы сохранили с ним добрые отношения?
ГРАДСКИЙ: Ты знаешь, у нас странные отношения. Какое-то время мы вообще не общались, лет 20. Но, знаешь, что получается? Мне он в творческом отношении не необходим…
ЛИПНИЦКИЙ: Понятно.
ГРАДСКИЙ: …Видимо, я ему тоже. Но, когда было какое-то летие Сергея Владимировича Михалкова, он мне позвонил из Лондона и попросил принять участие. Я, конечно, сказал "да".
ЛИПНИЦКИЙ: Спел?
ГРАДСКИЙ: Да, конечно.
ЛИПНИЦКИЙ: А что ты спел?
ГРАДСКИЙ: "Мы руки матерей запомнили навечно" – это песня о матери из фильма, песня написана на стихи Натальи Кончаловской.
ЛИПНИЦКИЙ: Давай мы ее сейчас послушаем.
ГРАДСКИЙ: Можно послушать, почему нет? Хотя, там "Песня о птицах", конечно, мне больше нравится.
ЛИПНИЦКИЙ: Раз тебе нравится "Песня о птицах", она и мне больше нравится, все-таки, сегодня твой выбор.
ГРАДСКИЙ: Да, "Песня о птицах", стихи, тоже безвременно ушедшего, замечательного поэта Николая Глазкова.
(Звучит песня "Песня о птицах".)
ГРАДСКИЙ: Поскольку я не был ни архитектором, ни математиком, как Боря, я не был инженером, я сразу сказал, что я буду профессиональным музыкантом и все!
ЛИПНИЦКИЙ: И поэтому ты бросил группу "Скоморохи"?
ГРАДСКИЙ: Поэтому я бросил группу "Скоморохи" первым из групп, но я ее бросил на концертах, поскольку, мне казалось, что зачем мне группа, если я намного интересней могу высказаться, они мне будут… Знаешь, мы ездили в 70-е годы, и ребята со мной играли только две песни из 20. Более того, все концерты, которые происходили в то время в Москве, это понятное дело, были концерты в клубах, на танцплощадках, во дворцах культуры при институтах, в каких-то кафе и, с самого начала, у меня была такая странная мысль, которую я себе в башку вбил и, собственно, я от не отказался до сих пор. То есть мне казалось, что есть некая музыка, вот она совершенно другая, потому что если так включить телевизор, в 1971 году и посмотреть что нам показывали по телевизору, в каком плане… Там, кстати, были прекрасные образцы несколько другой музыки, несколько другой культуры, но вот новая музыка там была совершенно неприемлема и не нужна. Так вот, я поставил себе такую дурацкую задачу: сделать так, чтобы на этой музыке стояла официальная печать. Чтобы, так сказать, через головы и зады, она оказалась доступной людям в более широком смысле этого слова. И, надо сказать, что в какой-то момент это было, но уже позже, где-то в 1981 году. Я почему связываю эти два аспекта, потому что мне позвонили ребята из Архангельска (потом прислали письмо)… Первая пластинка, которая, как я считаю официально прошла, это была пластинка "Русские песни" и на этой музыке, или на этом подходе к музыке, была поставлена печать фирмы "Мелодия", то есть печать Министерства культуры СССР. Повторюсь, пришло письмо из Архангельска, где ребята, которые играли там, в группе, то ли в клубе, то ли в школе, я не помню, они сказали следующее: они играли, к ним какие-то инструкторы приходили, кто-то им делал замечания, кто-то их вообще закрывал, не давал играть на танцах и так далее. Видимо, они играли активную музыку, какой-то рок-н-ролл, а, может быть, что-то свое. И, когда в очередной раз к ним кто-то заявился, то ли разгонять, то ли запрещать, они ему в лицо высунули пластинку "Русские песни", Александр Градский и фирма "Мелодия" и сказали: "Ты просто дурак! Ты просто не знаешь, что в Москве принято другое решение, которое утверждает рок-музыку, как официальный советский жанр". Он увидел все это дело и отстал от них.
ЛИПНИЦКИЙ: А что бы ты предложил сейчас послушать из "Русских песен"?
ГРАДСКИЙ: Да ну, я не знаю, все, что угодно!
ЛИПНИЦКИЙ: И все-таки, твой выбор?
ГРАДСКИЙ: "Ничто в полюшке", наверное, это будет самое-самое веселое оттуда. Хотя, там они, в общем-то, все разные, эти вещи.
ЛИПНИЦКИЙ: Выбор Александра Градского.
(Звучит песня "Ничто в полюшке".)
ЛИПНИЦКИЙ: Ну, мы покончили с Александром Градским, и оказались в XXI веке, в котором, наверное, жить тебе непросто.
ГРАДСКИЙ: А когда здесь было что просто?
ЛИПНИЦКИЙ: Тогда хотя бы было многое ясно. Об этом мы совсем недавно говорили на телевидении в гостях у Димы Быкова.
ГРАДСКИЙ: Это куда ты пошел?
ЛИПНИЦКИЙ: Но были все.
ГРАДСКИЙ: Я знал, чем дело кончится.
ЛИПНИЦКИЙ: Главное, в чем сошлись все 12 гостей, среди которых были и Макар, и Гаккель из "Аквариума", и Вишня, продюсер "Кино" – это в том, что сегодня нет никакой ясности и это очень интересно, с одной стороны.
ГРАДСКИЙ: Как я счастлив, что меня там не было. Я могу тебе эту ясность просто в двух-трех предложениях выдать, если спросишь, без всякого Димы Быкова.
ЛИПНИЦКИЙ: Давай.
ГРАДСКИЙ: Я привык говорить или один на один, или, по меньшей мере, когда два-три человека. Когда 12 человек собираются и каждый хочет что-то сказать, а есть ведущий, который говорит в два раза больше всех и призывает при этом говорить всех как можно короче – я в такие форматы, скажем так, не хожу. Что ты хочешь узнать?
ЛИПНИЦКИЙ: А я тебе задам тот же вопрос о том, что есть рок-музыка сегодня?
ГРАДСКИЙ: Что она есть? Или есть ли она вообще?
ЛИПНИЦКИЙ: Есть ли она, и если она есть, то ее функции.
ГРАДСКИЙ: На мой взгляд, ее сегодня в чистом виде не существует, а в России вообще не существовало никогда. По одной простой причине: с какого-то момента те ребята, которые этим занимались – практически все – успокоились вот на чем: есть некий лидер или несколько лидеров в команде, у которых ярко выражено свое лицо авторское, и поэтическое, и музыкальное, и даже сценическое. И вот это лицо пришлось по душе публике, какой-то определенной публике: у кого-то это несколько миллионов человек, у кого-то, может быть, 20 тысяч, у кого-то 5 тысяч человек. И началась обыденная простая жизнь: сегодня концерт в Ужгороде, завтра концерт в Ижевске, послезавтра концерт в Киеве, послепослезавтра концерт в Москве. И так как большинство, 90 с лишним процентов этих ребят не были музыкантами по профессии, а были людьми других профессий, которые просто увлеклись музыкой – их музыкальный уровень развивался не так резко, как, скажем, мировая музыка. И безнадежно произошло даже не отставание, а неразвитие. И когда это происходит, то, зафиксировав то или иное качество…
ЛИПНИЦКИЙ: Стагнация.
ГРАДСКИЙ: Стагнация, да. Зафиксировав какое-то качество – естественно, то, что Макаревич себя представляет сегодня как музыкант – это намного больше, чем то, что Макаревич представлял себя как музыкант в 70-е годы.
ЛИПНИЦКИЙ: И Гребенщиков тоже?
ГРАДСКИЙ: И Гребенщиков. Да все, все. Все, о ком мы знаем и кого мы любим. Но эта музыкальная основа, то есть основа, скажем, твоего образования – назовем это так – если у тебя не было консерватории или института, или если ты не доверялся продюсеру с консерваторским или институтским образованием…
ЛИПНИЦКИЙ: Ты имеешь в виду, как "Beatles", да?
ГРАДСКИЙ: Как "Beatles", да. Ну, просто у нас таких людей нет, даже института саундпродюсеров до сих пор нет. Понимаешь? В этом случае ты варишься сам в собственном соку и в своих собственных идеях.
ЛИПНИЦКИЙ: Как "Rolling Stones"?
ГРАДСКИЙ: Да. Вот они как играли, там, в 1964 году, так они, собственно, и сейчас играют. Плюс они могут себе поставить симфонический оркестр, кто-то сделает аранжировку, но, тем не менее, это будет все одно и то же.
ЛИПНИЦКИЙ: Я знаю, что ты к ним всегда критично относился.
ГРАДСКИЙ: Я их люблю все равно, но я отдаю себе отчет, что я их люблю за то, что они были, есть и будут такими, и умрут такими. Вот есть некий, там, фрукт или овощ, который ты ни в какой салат не кладешь. Его надо съесть иногда, под водку соленый огурец – все. Но класть его куда-то в другое блюдо – это для меня не очень. Поэтому я люблю "Rolling Stones", и я люблю и "Kings", и "Manfred Mann" слушать иногда даже. Но, тем не менее, те группы, предположим, перестали работать, а "Stones" остаются. Но именно за это мы их любим, так же как и "Aerosmith", которые как начали играть, так и заканчивают играть то же самое. Но качество музыки, конечно, другое. Ты знаешь, какая у меня была интересная вещь? Я тебе скажу. Ты этого не знаешь, и вообще никто не знает. Я очень много общаюсь с Игорем Саульским, когда приезжаю в США. У него дом в Нью-Джерси и у него два сына, прекрасных парня. Оба музыканты, оба прекрасно играют, причем на разных инструментах – и на барабанах играют оба, и на соло-гитарах играют оба, и на фортепиано, и с компьютерами.
ЛИПНИЦКИЙ: Я поясню: эти два молодых человека – внуки нашего знаменитого композитора Юрия Сергеевича Саульского.
ГРАДСКИЙ: Но они по-русски совершенно не разговаривают, потому что жена Игоря типичная американка. Ну, вот все что мы знаем об американских женах – вот эта абсолютно замечательная женщина. И ты знаешь, Игорь устроил им подвал. И в этом подвале они играют – хард-рок, в основном. Ну, и компьютер, и то да се. И там стоят все инструменты, о которых мы могли только мечтать, потому что он купил им все, что можно: от барабанов "Людвиг" до великолепных усилителей, гитар и так далее. Ну, он им обо мне рассказывал, какие-то пластинки и так далее. Ну, я взял соло-гитару, один из мальчиков взял бас, другой сел за барабаны и я как начал с ними играть – мы играли час, у них глаза на лбу были. Ну, я даже сам вспомнил кое-что, как играть на соло-гитаре. В общем, около часа мы долбили этот самый джем. Там и Игорь сидел, хохотал, и его супруга хохотала – все было очень радостно. Конечно, потом мы выпили вина, и все было замечательно. К чему это я говорю: к тому, что эти привязанности никуда не уходят, они остаются во мне. Сыграть, сымпровизировать какую-то песню "Led Zeppelin" с каким-то запилом – это я могу левой ногой. А в этом жанре, что-то такое новое и интересное придумать и выйти с группой – это все-таки ответственно. Так вот, что касается наших ребят. Когда у тебя уже есть своя аудитория, которая тебя обожает, когда она вся приходит на твои концерты, знает все твои песни наизусть, поет вместе с тобой – можно дать влево крен, дать вправо крен в хорошем смысле слова – то, что делает Андрей Макаревич. Он работает с "Оркестром креольского танго", он сочиняет песни под гитару, он пытается высказываться, так сказать, в разных жанрах, и это получается, поскольку тоже имеет свою публику. Но все равно эта публика, в основном, любящая "Машину времени" и любящая его.
ЛИПНИЦКИЙ: То есть люди, по-настоящему любящие джаз, не будут слушать его эксперименты в джазе.
ГРАДСКИЙ: Не будут слушать, не будем обсуждать. Поэтому если бы у Андрея было время – время, подчеркиваю – потому что надо же выживать еще, надо же просто выживать, надо, извини, за электричество платить.
ЛИПНИЦКИЙ: Что сегодня будет коньком концерта? Расскажи.
ГРАДСКИЙ: Ну, это опять как бы "всем сестрам по серьгам". Я думаю, что коньком будет моих новых 5 или 6 песен – посмотрю, сколько получится.
ЛИПНИЦКИЙ: Раскрывать мы их не будем сегодня.
ГРАДСКИЙ: Нет, нет, сегодня не будем раскрывать, потому что это для меня совершенно неожиданный акт. Мне казалось, что после "Мастера и Маргариты" я надолго засохну, и вообще из меня ничего не вылезет такого интересного.
ЛИПНИЦКИЙ: А давай сфокусируемся все-таки на твоей большой этой опере, на рок-опере.
ГРАДСКИЙ: Ну, опере или рок-опере – трудно сказать. Уже много всяких реакций за этот год – она уже год находится в свободном плавании – много разных реакций, но реакции интернетовские, честно говоря, мне не очень интересны, потому что люди просто пишут, что "спасибо, бла-бла-бла" и так далее, и всякие выражения замечательные, которые я не хочу цитировать, чтоб не хвастаться. Есть люди, которые пишут глупость. Один человек замечательный был: "Послушал оперу "Мастер и Маргарита", слушал примерно 10 минут – не зацепило". Ему ответ в Интернете: "А ты курни и зацепит". Из-за этого я люблю Интернет.
ЛИПНИЦКИЙ: А давай, сейчас попробуем зацепить твоей оперой.
ГРАДСКИЙ: Если получится.
ЛИПНИЦКИЙ: Что будем слушать сначала?
ГРАДСКИЙ: Там есть несколько номеров. Есть "Человек творит слова" – это "Ария Иешуа" (40:06).
ЛИПНИЦКИЙ: Давай, "Ария Иешуа".
(Звучит "Ария и Иешуа".)
ЛИПНИЦКИЙ: Напоминаю, вы слушаете программу "Содержание", радиостанция "Финам FM", 99,6. И мы с Александром разговариваем о его одной из последних славных работ, рок-опере "Мастер и Маргарита".
ГРАДСКИЙ: Ты все-таки рок ей приписываешь? Я бы так не сказал.
ЛИПНИЦКИЙ: Приписываю. Я просто не могу тебя отделить.
ГРАДСКИЙ: Ты имеешь в виду ассоциативно, идеологически.
ЛИПНИЦКИЙ: Да.
ГРАДСКИЙ: Идеологически – тогда Бетховен для меня тоже рок-музыка. Я всегда это говорил.
ЛИПНИЦКИЙ: Ну, "Jesus Christ Superstar" – это рок-музыка?
ГРАДСКИЙ: Ну, конечно. Это больше рок-музыка, чем "Мастер и Маргарита", конечно. Там больше вывереннее стилистически. Понимаешь, что происходит? В оперной музыке то, что сделал я – это вообще не делается, потому что оперное искусство отличается от других искусств все-таки моностильностью каждого произведения. Вот, если берется некая идея, скажем, "Кармен", и тогда там есть цыганские напевы, есть испанские напевы, есть общий симфонизм, никаких барабанов, ничего этого нет – опера создается как моностильное произведение. Между оперой "Кармен" и оперой "Пиковая дама" стилистически огромная разница. Это просто два разных произведения.
ЛИПНИЦКИЙ: А вот опера Римского-Корсакова "Золотой петушок", где ты дебютировал в вашем театре?
ГРАДСКИЙ: Тоже другой стиль. Но это все равно некий стиль а-ля рюс, так называемый; то, что Мусоргского "Хованщина", хотя это совершенно разные сюжеты. И Римский-Корсаков вообще был таким человеком, который очень много русской музыки использовал в своих произведениях.
ЛИПНИЦКИЙ: Кстати, Саша, а если бы тебя в том году не приняли в Союз Композиторов, тебя пустили бы петь в Большой театр?
ГРАДСКИЙ: Это было за год раньше. Конечно. Это не было связано абсолютно.
ЛИПНИЦКИЙ: Все-таки нужен был Горбачев и Перестройка.
ГРАДСКИЙ: Да никакого Горбачева там, в общем, не нужно было. Там Евгений Федорович Светланов, который сказал: "А мне нужен вот этот парень". И все там сказали: "Да, да". И не было разговоров, потому что он непререкаемый авторитет. Другое дело, что проблема была с тем, что я должен был перестроиться, поскольку мне надо было петь без микрофонов.
ЛИПНИЦКИЙ: Не, ну я хочу сказать, что ты же в 80-е написал, я помню, очень злые песни по отношению к власти.
ГРАДСКИЙ: Ну, из-за этого я 5 лет и поступал в Союз композиторов. Если бы не покойный Вова Панченко, я туда и не поступил бы, и, кстати, Марк Фрадкин, Колмановский и Пахмутова, которые кулаками стучали по столу…
ЛИПНИЦКИЙ: Понятно. Так, к "Мастеру".
ГРАДСКИЙ: К "Мастеру". Ну вот, а это разностильное произведение. В нем, как и в романе, очень много эклектики. За что ругали всякие там "писатели" Булгакова – за то, что: "Это роман эклектичный, там, стилистические несоответствия, нельзя так писать, то да се…" А потом оказалось, что это величайший роман и попробуй кто-нибудь сказать что-нибудь против. Максимально, на что кого-то хватает – это: "Ну, мне не нравится" и так далее. То же самое я решил сделать в музыке. А если я что-то знаю о классике, знаю о романсовой лирике, знаю что-то, например, о современной музыке, что-то о рок-музыке, что-то о джазе, что-то о соул-музыке – почему бы мне… Это все же срез 20-е, 30-е, 40-е годы.
ЛИПНИЦКИЙ: Предложи сейчас фрагмент твоей оперы, которая бы ответила твоему определению о синтезе.
ГРАДСКИЙ: А ты знаешь, Саша, там этого, к сожалению, нет. А, там есть "Ария Маргариты" в исполнении Елены Мининой. Это небольшая ария, где она поет на Патриарших прудах о своей тоске, о своем переживании. Это абсолютно цыганский романс и сбоку стоит Азазель, который что-то вякает. Вот, посмотрите, послушаете.
(Звучит "Ария Маргариты".)
ГРАДСКИЙ: Смотри, собственно, в этом и была причина. Постольку, поскольку все оперы делаются с цитатами – нет ни одного оперного произведения, где нету цитат времени, как таковых – и я тоже придумал использование различных маленьких цитат в оркестровке, в аранжировке, в инструментовке, в тематизме даже. Скажем, берется тема начала шестой симфонии Чайковского, из нее выезжает "Ария Ивана Бездомного", предположим. То есть, первые четыре ноты Чайковского, а остальные 56 – моих.
ЛИПНИЦКИЙ: Ты принес мне этот кусочек?
ГРАДСКИЙ: Нет, его нет, к сожалению. Но, во всяком случае, все, что в конце концов получается – за это несет ответственность автор. Написано: "Александр Градский, опера "Мастер и Маргарита"" – вот я несу за это и стилистическую, и идеологическую, и идейную ответственность.
ЛИПНИЦКИЙ: А сегодня зрители твоего концерта познакомиться хотят с каким-то фрагментами?
ГРАДСКИЙ: Нет, это абсолютно невозможно.
ЛИПНИЦКИЙ: Только целиком можно ее исполнить?
ГРАДСКИЙ: Или это может быть концерт на исполнение, или какие-то два-три номера, но все-таки, мне кажется, что важнее сегодня две вещи в концерте. Первое: показать, что на 62-м году жизни человек еще может петь до-диез наверху. Это первое, поскольку это всех интересует.
ЛИПНИЦКИЙ: А Плант уже не может.
ГРАДСКИЙ: Ну, Плант – не знаю, но тенора очень редко сохраняются к этому возрасту, даже величайшие тенора. Показать, что человек адекватный, что он не спятил. Спеть какие-то вещи, ради которых очень многие придут, то есть старые песни, которые обязательно нужно петь. И главное – это показать то, что я не стою, и я пытаюсь что-то новое делать и сочинять на злобу дня и на тему дня; и что стихи я стал писать интереснее и лучше, как мне самому кажется. И там эти 6-7 песен, которые будут основой следующего диска, который, видимо, весной или в начале лета выйдет. И мне кажется, что эта затравка, этот задел, что ли – он мне очень помогает. 5-6 лет назад я брал какие-то песни, которые только что написал, я их запускал в концерт, была попытка приучить людей к тому, что это тоже я. Теперь мне их предлагают исполнить из зала. Значит, то же самое происходит здесь: ты запускаешь какую-то новую тему, а люди к ней постепенно привыкают, если удается до них достучаться этой песней – и они уже начинают просить это. Главная задача только в одном: не разочаровать этих людей вокально, инструментально и поэтически и дать им какие-то новые ориентиры, если они у автора вдруг есть. Потому что в тот момент, когда я что-то плохое напишу, и я увижу, что людям на это абсолютно наплевать, то надо будет просто домой и играть в шахматы с сыном и все. И больше не заниматься музыкой.
ЛИПНИЦКИЙ: Ну, судя по тому, что тебя не было ни на одной встрече с сильными мира сего, в которых были замечены твои коллеги помладше – тебя это не интересовало.
ГРАДСКИЙ: Это у меня стилистическая особенность такая. У Пушкина есть замечательное стихотворение о правах: "Зависеть от царя, зависеть от народа – не все ли нам равно? Иная мне видится свобода". Все-таки свобода творчества несовместима, скажем так, для меня – я же не даю рекомендаций другим ребятам, они делают то, что считают нужным, и они по-своему правы. Просто я не люблю этой пыли, мне не нравится, когда телекамеры, люди с микрофонами, трансляции…
ЛИПНИЦКИЙ: То есть ты мог бы с руководителями страны просто выпить.
ГРАДСКИЙ: С удовольствием, почему нет? Я не люблю пыли, ты же знаешь. Я пылю очень скромно.
ЛИПНИЦКИЙ: Мы должны уже прощаться с моим гостем. Александр, я думаю, что сегодня 6 тысяч человек, которые соберутся, наверняка, в Крокус Сити Холл на твой концерт, услышат что-то о современности.
ГРАДСКИЙ: Да. Ты понимаешь, все-таки высказываться лучше через профессию. Потому что когда начинаются – помнишь, ты сказал, разговоры, собираются 12 человек – вот тот же самый Андрон Кончаловский, с которым, как ты сам понимаешь, у нас особо близкой дружбы нет, у него когда-то было замечательно сказано на презентации его фильма: "Вы знаете, вообще-то все презентации и все эти вступительные слова – это очень зря, потому что если фильмом – в моем случае, музыкой, песней, стихами – ничего не сказано, то потом говорить что-то, объяснять, что и почему ты хотел сделать бессмысленно".
ЛИПНИЦКИЙ: Чем сейчас занимается, увы, его брат.
ГРАДСКИЙ: Ну, не знаю. Я не хочу никого критиковать, но я просто знаю, что эти слова Андрона, как и некоторые его слова, которые он мне как-то сказал, они при всех наших разногласиях, и так далее… В том числе замечательные слова, которые мне были сказаны, я их запомнил навсегда. И мы орали, обсуждали какой-то эпизод, мат-перемат стоял дикий, потом мы выдохлись, и он мне говорит: "Слушай, что мы все орем? У нас ведь впереди вечность".
ЛИПНИЦКИЙ: У нас впереди вечность, а у вас, радиослушателей, возможность посетить сегодня большой, я бы сказал, в какой-то степени итоговый концерт…
ГРАДСКИЙ: Конечно, конечно.
ЛИПНИЦКИЙ: …Александра Градского – моего сегодняшнего гостя. И мы, конечно, попрощаемся с этим человеком фрагментом из его замечательной оперы "Мастер и Маргарита".
ГРАДСКИЙ: Спасибо вам за внимание, друзья. До свидания.
(Звучит фрагмент из оперы "Мастер и Маргарита".)
