Александр Градский: «От властей поздравлений не жду!»
Знаменитый музыкант сделал подарок к своему 60-летию - завершил работу над рок-оперой «Мастер и Маргарита»Илона ЕГИАЗАРОВА
"www.vokrug.tv" 03.11.2009
|
Александр Градский: «От властей поздравлений не жду!»Знаменитый музыкант сделал подарок к своему 60-летию - завершил работу над рок-оперой «Мастер и Маргарита»Илона ЕГИАЗАРОВА "www.vokrug.tv" 03.11.2009 |
|
Градского не любят. Градскому завидуют. Градского боятся. Вообще-то есть за что. Это он придумал хлесткое словцо «журналюги». Это он позволяет себе абсолютно неполиткорректные высказывания и считает, что эпоха толерантности до добра не доведет («идиоту надо обязательно сказать в лицо, что он идиот»).
Это он в свои 60 появляется на публике с молоденькой красавицей по имени Марина. Это он в свои 60 обладает голосом диапазоном в три октавы. И, наконец, это он осмелился замахнуться на «наше все» — написал рок-оперу по булгаковскому роману «Мастер и Маргарита» — и остался живым, не заболел и не свихнулся от этой мистической вещи. Однако слово самому юбиляру.
— Я писал эту рок-оперу 30 лет – труд всей моей жизни. Сюда вошло все, что я знаю о музыке, все, что помню. В этой вещи 30 моих тем, но и много цитат, знакомых мотивов, напевов… Я заболел этой темой в 60-ые годы, когда в два дня проглотил роман. Но работа продвигалась медленно – во многом из-за того, что не мог найти столько подходящих голосов. У меня там действует 56 персонажей, 4 партии исполняю я – только потому что не смог найти исполнителей на роли Мастера, Воланда, Иешуа и Бегемота… Кроме моего голоса звучат голоса многих драматических актеров, рок-исполнителей, певцов эстрады и оперы: Кобзона, Макаревича, Табакова, Хазанова, Петренко, Камбуровой, Зельдина, Рутберг, Голубкиной, Тани Анциферовой, звучит сакс Бутмана и дудук Дживана Гаспаряна…
— Вы сознательно не приглашали знаменитых оперных звезд?
— Не скрою, когда-то мне очень хотелось, чтобы в этой рок-опере приняли участие Анна Нетребко [Внесена в санкционный список Украины «за посещение оккупированных территорий после начала вторжения, участие в пропагандистских концертах, публичную поддержку войны и режима Путина»] и Дмитрий Хворостовский. Анну я считаю одной из лучших вокалисток на сегодня, она прекрасна и как драматическая артистка. Но… Бог, видимо, меня сохранил от этого сотрудничества.
Потому что это певцы с готовой вокальной позицией, с харизмой. Смог бы я как автор сломать их позицию? Сильно сомневаюсь… Хотя в свое время у меня это получилось с гораздо более амбициозным человеком – Аллой Пугачевой — и она спела так, как я настаивал…
В этой связи вспомню историю. В 1988 году Евгений Светланов мне сказал: ты нужен в Большом театре для оперы «Золотой петушок». И я бросил все свои гастроли – а это было весьма хлебное занятие – потому что меня интересовал проект… С Нетребко [Внесена в санкционный список Украины «за посещение оккупированных территорий после начала вторжения, участие в пропагандистских концертах, публичную поддержку войны и режима Путина»] и Хворостовским подобного не произошло. Ну, ... видимо, я не Светланов. Но и они – не я.
И еще пример. Я попросил спеть в рок-опере небольшую партию Иосифа Кобзона. Так получилось, что он болел в этот период. В 12 дня врачи ему делали сложнейшую процедуру, после которой люди приходят в себя неделю, а то и две. А в 14.00 он был у меня в студии и пел – да как пел! Вот это отношение к профессии. Может, оно из старого времени. Но я — за такое.
— Мистика этой булгаковской вещи вас сопровождает?
— Нет. И не будет сопровождать. Потому что большинство людей, делая такого рода работу, имеют все-таки какую-то конъюнктурную мысль. А у меня на этом произведении деньги теряются. Теряется время, за которое я мог бы нагрести много чего.
— Как адаптировался известный сюжет в рок-опере?
— Я придумал такой ход: в психушке сидит не вполне здоровый писатель, и ему грезятся все персонажи его книги. А история с либретто забавна. Несколько лет назад ко мне пришел со своей пьесой (по мотивам булгаковского романа) «Было или не было» Павел Грушко и сказал: «Я отнес эту вещь Дунаевскому, Гладкову и еще ряду композиторов — у кого лучше получится, с тем и буду ставить». Я взялся поучаствовать в «соревновании». Но получилось так, что что-то из Грушко (конкретно — стихи) мне подошло, что-то нет. Я честно обо всем сказал Павлу, предложил переделать либретто вместе, а он ответил «Э нет. Либретто ты будешь писать сам. А с моими стихами делай, что хочешь». Что само по себе поразительно, потому что Грушко весьма трепетно относится к собственному творчеству. Конечно, это безусловный акт дружбы.
— У режиссера Юрия Кары были серьезные проблемы с наследниками Булгакова, в результате которых картину «Мастер и Маргарита» широкий зритель так и не увидел.
— У меня тоже были проблемы с господином Шиловским, но я их уладил.
— Что для вас этот роман?
— Это лучшее, что написано на русском языке в ХХ веке — вместе с произведениями Набокова и Платонова. И я удручен, что «Мастера и Маргариту» включили в школьную программу — учителя угробят вещь своим преподаванием.
— Я слышала несколько вещей из вашей рок-оперы и должна признаться: впечатляет очень. Не будете ли вы пытаться поставить ее как спектакль?
— Ну а как вы себе это представляете?
Как можно собрать в один день 56 известнейших артистов? У меня Петренко произносит в опере 4 фразы, Хазанов — 2. И они должны бросить все свои дела и раз в месяц лететь ко мне? Ради чего? Я просто обязан буду платить им большие деньги – и это правильно! – но где я их найду? Под мое имя спонсоры в очередь не выстраиваются…
Вот я издал диск «Мастера и Маргариты» так, как хотел, – в формате книги – с рисунками Андрюши Макаревича — и получилось достойно. А делать из этой вещи, которая мне очень дорога, халтуру я не позволю.
— Как намерены отметить юбилей?
— Ничего особенного. 9 ноября дам концерт в зале Чайковского. Будет сложная программа — с оркестрами, с детским хором. Макаревич, наверное, споет — он к каждому моему юбилею пишет по 3 новых куплета к старому посвящению мне — и получилась уже жутко длинная песня… Кобзон, если будет чувствовать себя нормально, придет, и мы исполним с ним украинскую песню…
— А официальных поздравлений ждете? От федеральных властей? Муниципальных?
— От федеральных не жду, было бы странно, если бы они меня поздравили. А муниципальные власти пригласил на концерт — я же руковожу Московским музыкальным театром. Он, правда, еще не достроен, осталось его оканализировать и оштукатурить, но оборудование туда куплено самое-самое — ни у кого Москве такого нет… Я благодарен за это и совсем не собираюсь торопить власти с окончанием реконструкции, пусть лучше бюджетные деньги пойдут на пенсии, а я подожду.
— Александр Борисович, а правду говорят, что, проверяя микрофон на репетициях, вы говорите: «Раз, раз, раз, я — гений, я гений...» ?
— Неправда. Может, и было когда-нибудь… случайно. Но чтобы постоянно говорить такое… Вот так и рождаются дурацкие легенды. Хотя… я не отказываюсь от тех слов. Только не надо их говорить на репетициях в микрофон. Лучше — самому себе с утра.
— А в чем для вас состоит природа гениального?
— Это когда ты умеешь делать то, что никто не умел делать до тебя или очень трудно будет кому-то повторить. Кто-то однажды изобрел пиво. Никто не знает его имени, но этот человек был гением. Или человек, открывший картошку. Кто-то же придумал картошку? Она росла, никто ее не ел. Кто-то взял ее, съел и сказал: о!.. А потом ее поджарили, кто-то перед этим придумал огонь — тоже гений. Поэтому когда я пою в трехоктавном диапазоне, а до меня этого никто не делал, у меня есть все основания поставить здесь галочку.
— Когда вам было 23 года, и Андрей Кончаловский спросил, сумеете ли написать музыку к фильму «Романс о влюбленных», вы сказали: «Конечно, я гений». Вы и тогда шутили?
— Тогда я сказал это легко, особенно не задумываясь. Это был веселый треп. Потом, когда это зафиксировалось в книжке Кончаловского, треп стал выглядеть глупостью.
— Вам вообще свойственно отсутствие политкорректности?
— Ну, если человек достоин того, чтобы его послали, я пошлю.
— Работая в «Романсе о влюбленных», вы Кончаловского, говорят, послали?
— С этого, собственно, и началось наше знакомство. Его привели ко мне в студию. Идет запись. И в самый напряженный момент вдруг вваливается Кончаловский, дверью заскрипел… Ну я его и выгнал. Он сел в аппаратной и сказал: «Именно этого парня я и буду снимать в главной роли. Какие у него выразительные голубые глаза!» А у меня глаза зеленые. А потом я повернулся в профиль, и он сказал: «Ну, нет, такой длинный нос мне никто не утвердит». (Хохочет...) Ну а потом Кончаловский ни в одном интервью обо мне не сказал ни слова, только один раз где-то: мол, в нашем фильме около часа музыки, которую написал студент А. Градский. После всего этого в его фильмах такого рода музыки больше не было...
— То есть вы принципиально перестали с ним сотрудничать?
— Просто мы поссорились. На мой взгляд, он тогда ушел от той идеи, которую сам мне объяснял, на которую меня заводил. Мне фильм во многом нравится. Но в некоторых местах он мне не нравится очень. Идея была в том, что он — режиссер, я — музыкант, композитор, певец, и мы вместе решаем: если нам что-то не нравится обоим или одному из нас, этого не должно быть. Но когда дошло до дела, он, грубо говоря, на меня наплевал. Это вообще их милый семейный прием. То есть сначала всех завести на то, что мы — команда, мы — супер. А потом, когда приходит решающий момент, кто-то говорит: нет, я тут главный, а ты гуляй. Но это, извините, без меня… Потом, лет через 15, кое-как помирились...
— Вы заработали на «Романсе» много денег?
— Очень много. Я купил себе «Жигули» за 7500 рублей и стал свободным человеком в 25 лет...
— И как тогда крышу не снесло?
— А от чего? От того, что в конце фильма на твоей фамилии Дом кино начинает аплодировать? Это, конечно, приятно. Но когда ты через два дня едешь в Киев на гастроли и десятитысячный зал замирает, едва ты говоришь: молчать! Вот это реальная власть над людьми! Музыкальная, интеллектуальная власть. Я несколько раз ее проверял.
— Понравилось?
— Да. Но я очень быстро с этим завязал. Потому что понял: приемчик-то ужасный, и люди тебя возненавидят за это в конце концов.
— Вы изменились с годами?
— Немного. Я подустал. От жизни… Однако совершенно не хочется, чтобы она прекращалась. Но усталость ощущается. Нет той регенерации, как раньше, когда ты провел глупый день, выспался и утром побежал играть в волейбол.
— Как-то у вашего коллеги Андрея Макаревича спросили накануне юбилея: что теперь самое страшное? Он ответил: страшно, что теперь меня все чаше называют Андрей Вадимович, что покалывает все время где-нибудь в боку и что с 18-летними девочками уже не о чем разговаривать. А как у вас?
— А у меня — нет. Моей подруге 27 лет. И я предпочитаю с девушками не разговаривать, а совсем другим делом заниматься. С женщинами говорить вообще сложно. Общаться можно, даже необходимо. Беседовать не стоит.
— А вы патриот, Александр Борисович?
— Я им был тогда, когда им быть вообще было не модно и нельзя. Конечно, патриот. Просто тут вопрос: патриот чего?
Я разделяю такие вещи, как страна, Отечество, государство. Меня коробит от слова «государство».
Что такое государство? Это люди, которых мы, вы, я наняли на работу. Государство — это очень низкая субстанция по сравнению с Отечеством и Родиной. Чиновники говорят: «на благо государства», «во имя государства». Во имя Родины — я понимаю. Во имя Отечества, на благо страны — да. А благо государства и благо Родины — это вещи, которые могут быть вместе, а могут и не быть вместе. Потому что у государства и его слуг есть свои выгоды.
— Что в основе вашего патриотизма?
— Место, где мы находимся. У него свой запах, свой вкус. И этого запаха и вкуса нет нигде в мире, я же много ездил. Этот запах не всегда приятен. Но без него уже невозможно обойтись, к сожалению или к счастью. И вот эта наша заданность, обреченность и есть патриотизм. Высоколобые спорят: где Родина — там хорошо? Или: где хорошо — там и Родина? Для меня, где Родина — там и хорошо. Но если бы здесь продолжался коммунизм, я бы, наверное, отсюда все-таки слинял.
— Рок-н-ролл жив?
— Конечно. До тех пор пока его слушают.
— А вам никогда не говорили, что вы, Макаревич, Гребенщиков обманули поколение, предали?
— В чем?
— Вы научили поколение жить по определенным принципам, заставили ненавидеть мещан, рвачей, приспособленцев, а сами на 600-е «Мерседесы» взгромоздились...
Да, можно хорошо жить и не быть негодяем. Можно, дорогие мои. Самая идиотская русская пословица — это про то, что праведным трудом не наживешь каменных палат. К чему она придумана и кем? Либо алкоголиком и лентяем, либо хитрожопым властителем.
Я никогда не говорил, что рок-н-ролл — это бедность. Можно быть бескомпромиссным и зарабатывать. Зарабатывать на… бескомпромиссности, например. (Смеется). Почему нет? Просто надо талантливо делать свое дело. Многие питерские и некоторые московские группы строили свой «пиар» на том, что «мы без денег, мы бессребреники». И они пусть отвечают за это. Теперь, когда выяснилось, что они не бессребреники, их можно в этом обвинить. Я же свой «пиар» не строил на том, что я бессребреник.
Сейчас тоже есть музыканты, которые эксплуатируют красивый образ: меня, мол, не интересует материальный мир. Образ красивый, но ему уже не верит никто. Да и зачем нам верить, зачем за нами куда-то идти? Мы что, проповедники? Мы артисты, мы играем. Да, под влиянием нашей музыки люди позиционировали себя по отношению к власти определенным образом. Ну и будьте признательны за то, что мы развили в вас это чувство отделенности общества от власти.
— Вы-то себя отделили?
— Да я практически отъехал давным-давно. К себе в квартиру. Я сам в себя эмигрировал. И прекрасно себя тут чувствую. Иногда вылезаю из норы, как тут вы без меня, мол? Вроде обходитесь пока?.. Ну, ладно, привет!.. И снова в подпол.
