Александр Градский
Кому петь, а кому стреляться

Александра Градского называют «дедушкой русского рока», диссидентом от музыки, правдоискателем по жизни и бунтарем-одиночкой. Одни его боготворят, другие не переваривают, остальные боятся. Его можно любить или ненавидеть, но не уважать и не считаться с ним нельзя.

Обозреватель «М-Э» встретился с г-ном Градским.

— У Александра Градского есть свои собственные законы, которые он никогда не нарушит ни за какие деньги? Так называемые принципы...

— Всегда говорить то, что думаешь. Если я хочу говорить, я говорю. Если не хочу говорить, не говорю.

— Кто, по-вашему, на сегодняшний день является законодателем мод и вкусов на российской музыкальной сцене?

— Девяносто пять процентов нынешних так называемых звезд шоу-бизнеса созданы искусственно, благодаря руководителям телевизионных каналов, которые их крутят, и музыкальным критикам, которые пишут, какие они «супер». На самом деле эти «звезды» ничего собой не представляют и проваливаются с треском на первых же гастролях.

Только в одном случае за последние 5 — 7 лет телевидению удалось сильно обмануть аудиторию. Я имею в виду проект «Фабрика звезд». Я поздравляю тех, кто придумал эту штуку, потому что им удалось задурить голову всей стране. Хорошо, молодцы! Только я не удержусь от того, чтобы назвать их мерзавцами. То есть мерзавец может быть молодцом... А мерзавцы потому, что отравляют вкус и цвет сразу нескольким поколениям — двум-трем как минимум.

— Это нормально, когда в одном концерте выступают те самые 95 процентов — и вдруг выходит Градский?

— Я уже давно сказал себе, что должен на это отвечать: «Мне все равно». А все равно или не все равно — это большой вопрос. Я профессиональный человек, я могу выступить где угодно — хоть в шахте, хоть на дне рождения проститутки. Я заставлю слушать себя всех.

— Приходилось выступать на дне рождения?

— Было что-то в этом роде. Это нормально. Когда тебе платят, никакого значения не имеет. Шаляпин пел на таких вечерах — уж на что великий исполнитель. Важно, чтобы ты после этого не садился ни с кем за стол, не был вась-вась. Отработал, получил деньги, сказал «до свидания». Люди к этому уже привыкли — даже самые что ни на есть крутые.

— Популярность вам принесли фильм «Романс о влюбленных» и песня «Как молоды мы были».

— Ну конечно! Пять раз это было показано в течение года по телевизору. Для меня этого оказалось достаточно. Сегодня пять раз в день показывают Киркорова, и то этого иногда бывает недостаточно. Ха-ха-ха!

— Как же получилось, что вы пишете музыку к фильму Андрона Кончаловского и почти одновременно женитесь на бывшей жене его брата Никиты Михалкова?

— Это случайность, конечно. Когда я Настю Вертинскую первый раз встретил, я даже не знал, что она была женой Никиты. Я увидел: классная, умная женщина, очень красивая, подумал, дай приударю. И получил от ворот поворот. Ха-ха-ха! Это был или конец 1975-го, или начало 1976 года. А потом мы встретились в Крыму и как-то вот так сошлись.

— Борис Хмельницкий, который в ту пору был женат на Марианне Вертинской, рассказывал мне, что испытывал некий дискомфорт от такого «звездного» окружения — Вертинские, Михалковы...

— Я не испытывал никакого дискомфорта. Потому что я был не просто рокером, я был суперпопулярным рокером уже в то время. И мне было абсолютно плевать на значение Михалкова, Вертинского, Вертинской и всех их вместе взятых. Для нас этот свет, или полусвет, как она сама говорила тогда, — это все была какая-то ерунда советская, в том же ряду, что комсомол, партия, профсоюзы, мы на это смотрели свысока и поплевывали. У нас была совершенно другая, своя собственная жизнь, и я просто помню, как на нашей с Настей свадьбе... В общем, каково было отношение ко мне со стороны ее друзей, коллег по сцене, Олега Табакова...

— Негативное?

— Оно было не негативное, а такое... «Наша гениальная Настя вдруг вышла замуж за какого-то молодого рокера. И с чего это она вдруг?» Жалели. А потом произошла замечательная, смешная вещь. Мы как-то в очередной раз поссорились, не разговаривали, Настя плохо себя чувствовала, и в это время состоялся мой сольный концерт в Центральном доме работников искусств. До этого у меня не было концертов в Москве — не разрешали официально (были только подпольные выступления в каком-нибудь клубе, институте, ДК МАИ).

И вдруг меня приглашают в ЦДРИ. С подготовкой, хорошими билетами... И вот когда Настя пришла туда больная, с температурой под 40, и ее не пускали, она продиралась через все заслоны... А в зале было мест 800, и на улице, около 2 тысяч человек. Когда она увидела этот ажиотаж, что творится в зале и за его пределами, была просто потрясена. После этого мы две недели были в идеальных отношениях. Зато потом поссорились опять, и уже навсегда. Сейчас об этом весело вспоминать. Она об этом вспоминать не любит, считает наш брак ошибкой. А я считаю, что никаких ошибок в жизни не бывает — все очень полезно.

— Говорят, вы строгий «режимщик»: если дня три назад выпили рюмку-другую, то не согласитесь давать незапланированный концерт.

— Не с того места. Если я знаю, что у меня концерт, то я не пью.

— Тем не менее у вас все-таки был инцидент на эту тему с Большим театром?

— А с Большим театром дружбы не получилось вот почему. Евгений Светланов позвал меня поработать в «Золотом петушке» как приглашенного артиста. И очередной спектакль был назначен, кажется, недели через три. Но мне вдруг звонят из театра: у нас замена, у вас вечером спектакль, будет австрийский посол.

Я сказал, что вчера пил пиво, и отказался. Не могу же я экспромтом после вечернего возлияния петь сложнейшую партию с диапазоном в три октавы, о таких вещах надо заранее сообщать. К приглашенному исполнителю нужно относиться с уважением. В Большом по этому эпизоду было разбирательство, и Градского решили больше не приглашать.

У меня несколько другая история, нежели у Волочковой. Ха-ха-ха! Она цепляется за то, чтобы быть в этом Большом театре, даже если ей не дают работать. А меня оставляли работать, а я сказал: «Пошли вы, ребята, вместе со своим Большим». И они пошли. Смешно.

— Как свой голос оберегаете-лелеете? Вот вы, кажется, курите…

— Курил, и много, потом бросил. Потому что я услышал, что это влияет на связки. Больше никак не лелею.

— Можно сказать, что Александр Градский такой пуританский образ жизни ведет — ни друзей, ни застолий, одно сплошное творчество?

— Это неправда — у меня очень много времени уходит на общение. Правда, это определенные люди, буквально 5 — 7 человек, не более того — мои близкие друзья, близкие приятели. Многие из них по 20 — 25 лет со мной, одни и те же. Я их не меняю — зачем?

— Судя по вашим словам, вы пашете, а на традиционных праздничных концертах по телевизору кто угодно, только не Градский.

— Когда-то давно мы с Левой Лещенко выпили неплохо, и он по веселому настроению сказал: «Правильно, Санёчек, что тебя мало показывают по телевидению». Я спросил, почему, и он ответил: «Если бы тебя много показывали, мы все должны были бы застрелиться». Это было в шутку сказано — на самом деле я не уверен, что он так думает. Ну не показывают и не показывают — концертов-то у меня от этого не меньше.

— Задам бредовый вопрос. Допустим, президенту пришла в голову мысль — сделать Александра Градского министром культуры. Революцию устроили бы?

— А я бы не согласился. Не хочу. Это должность, где есть какие-то обязанности, а прав никаких. Сейчас даже гендиректор любого телевизионного канала при звонке из Кремля накладывает в штаны. А если мне позвонят и что-нибудь попросят, и мне это не будет интересно, я скажу: «Ребята, извините, этого я делать не буду». Мне же предлагали быть в предвыборном штабе доверенных лиц Путина, а я отказался, хотя поддерживал и голосовал за него.

— Вы довольно резко высказались по поводу российского гимна: «Русский гимн — это идиотизм!» Было такое?

— Мне не нравится сегодняшний гимн. Очень примитивная музыка Александрова — плохая, помпезная, однообразная, не воодушевляет.

— А музыка Глинки?

— Тоже плохо.

— «Боже царя храни» лучше?

— Это гениальная музыка — божественная. Это настоящий гимн России, музыкальный. Текст да, не годится — у нас не империя, а республика. Кстати, еще в 1998 году я написал текст гимна на эту музыку Львова.

— Предлагали?

— Да. В комиссии у Волошина он был. Волошин был вроде «за», насколько я знаю. Этот текст и этот гимн будет гимном России, я не сомневаюсь в этом. Может быть, не именно этот текст, но похожий.

— В чем принципиальное отличие Александра Градского от других, которые тоже поют примерно тот же самый репертуар?

— Во-первых, надо петь хорошо. Я хорошо пою, а они нет — вот и вся разница. А для того, чтобы определить это, надо разбираться, что хорошо, что плохо. Зритель должен понимать. Ну как можно объяснить, что Андрей Данилко (уж пошлее ничего не придумаешь!) имеет успех, и огромный?!

— Говорят, у него харизма...

— Мне блевать хочется от такой харизмы. А публике — нет. Тогда Данилко по-своему прав.

— Раньше на вопрос «Не собираетесь ли засесть за мемуары?» вы отвечали, что не пишете из соображений самосохранения, а если напишете — многим не поздоровится. Не передумали?

— Многие издательства — не два и не три — мне предлагали написать и издать книгу. Я сказал: «Ни за какие коврижки. Не хочу. Вот когда руки-ноги отнимутся...»

— Как вам удается десятилетиями, не изменяя себе, гнуть свою линию при любом режиме?

— Это очень просто. Надо иметь эту линию и надо не гнуться вместе с линией партии и правительства. Ха-ха-ха! И тогда, кстати сказать, партия и правительство тебя за это начнут уважать и даже давать тебе награды. Иногда...