"На проспекте Маленкова
в доме шесть мы жили клево"

- Это сколько же мы с тобой не виделись? - спрашивал Градский по приезде, чмокая меня в щеку. Давненько! А первый раз мы общались, когда в 1983 году он приехал на гастроли в Челябинск и должен был дать серию концертов во дворце спорта "Юность". В те времена артисты обязаны были подавать список исполняемых вещей сотруднику обллита (цензуры). И только после соответствующих подписей и печатей разрешалось выйти на сцену. Градский, хитрец, прекрасно понимал, что некоторые его песни не только не соответствовали брежневскому режиму, они обличали его. Хотя с позиций нынешнего времени они не такие уж и острые. Так вот, Градский переписал песни своего репертуара, и по названиям они были безобидными. Но вот содержание: В общем, когда он начал петь "Канатчикову дачу" и другие свои одиозные вещи, за кулисами стал назревать скандал.

После концерта к Александру (ему тогда было 33 года) подошли строгие люди и сказали: "Либо вы снимаете из репертуара вот эти и эти песни (большая часть списка!), либо концерты отменяются". Градский не тот человек, чтобы прогнуться перед чиновниками. Он сказал: "Не хотите - не надо". Сел в самолет и вернулся в Москву. Пострадали зрители: билеты на концерты были полностью раскуплены. Но пострадали не по вине Александра!

Я успела сделать с ним интервью, поскольку и сама относилась к числу поклонников, и опубликовала его в областной молодежной газете "Комсомолец", с которой тогда сотрудничала. Вскоре мне из Москвы позвонил Градский:

- Срочно вышли свое интервью. Из Челябинского обкома партии пришла "телега" в Росконцерт. Меня могут лишить концертной деятельности. Твое интервью хоть как-то сгладит ситуацию.

Месяца через два я приехала в столицу, позвонила Градскому.

- Большое тебе спасибо, ты меня здорово выручила, - с большим чувством сказал не очень-то сентиментальный Саша и пригласил на свой сольный концерт в Театр эстрады. Там я в полной мере насладилась пением любимого певца, а к тому же после концерта была представлена им Александре Пахмутовой и Николаю Добронравову.

Последний раз мы виделись в 1986 году на всесоюзном фестивале "Рок-панорама" в Москве. Он уже был признанным мэтром, записал много дисков, музыки к кинофильмам, получил звание заслуженного деятеля искусств, народного артиста России, звание лауреата Государственной премии. И вот новая наша встреча в связи с его приездом на церемонию "Светлое прошлое".

- Александр, ты член Союза кинематографистов России, твоей музыкой озвучены более тридцати художественных и мультипликационных фильмов. Но в последнее время редко этим занимаешься.

- Я надолго, лет на восемь, отходил от кино. До тех пор, пока не нашелся проект, который меня заинтересовал, это фильм Михаила Пташука "В августе сорок четвертого", который вышел на экраны в 2000 году. Других достойных предложений не поступало. Меня как-то Алексей Герман заманивал, причем не музыку сочинять, а сниматься. Вот бы я вляпался! А дело было так. Как-то я с друзьями ужинал в Доме кино, рядом сидел Алексей Герман со своими ребятами. В то время я не был с ним знаком. До показа его фильма "Хрусталев, машину!" оставалось девять лет. Он попросил меня к ним подойти. Ну, я взял бутылку, подсел. Алексей говорит: "Я намереваюсь снимать фильм", на что я ответил: "Замечательно! Ваши картины я видел". - "Он будет называться "Хрусталев, машину!" "Это какой Хрусталев? - поинтересовался я. - Который у Сталина работал?" - "Да. А вы о нем знаете?". - "Да я, в принципе, начитанный". - "Так вот я хотел бы снять вас в роли, прототипом которой является мой отец Юрий Герман". - "Но я не актер. Могу играть только на сцене, на гитаре". Но он стал меня убеждать, уверяя, что даже проб не надо. Только, дескать, есть условие: "Вы должны будете месяцев на девять отказаться от всего. Надо проникнуть в образ". "В футбол, что ли, вместе играть? - съехидничал я, намекая на методы Никиты Михалкова. - И почему девять месяцев? Вы просто скажите, куда мне прийти, какую роль я должен играть и сколько дней будет съемка".

А я в это время активно гастролировал: семью надо было кормить, сыновья подрастали. Допустим, приезжаю в Питер, там собирается стадион, пою несколько концертов и зарабатываю несколько тысяч. Как я догадывался, у Германа нужно было сниматься практически бесплатно. Я к этому не готов. И потом, почему одно дело должно убивать другое? У меня уже большой опыт работы в российском кино. Чего скрывать: там полно неразберихи. Ни рояля в кустах, ни света, ни кинокамер. Участники съемок часами томятся без дела, потом расходятся по домам. Такой подход меня не устраивает, как профессионалу мне его не понять. Потому что у меня люди работают по 15-20 лет, и они знают: когда я прихожу на сцену, все должно быть на мази. За это я им плачу хорошие деньги. Если же нет, виновный вылетает в ту же минуту. В общем, выслушал Герман мою тираду и как-то напрягся. Он, видимо, решил, что я выеживаюсь. На том и расстались. А через девять лет получаю приглашение на премьеру этого фильма "Хрусталев, машину!". Когда мы с Германом где-то столкнулись, он, похоже, меня даже не узнал. Но я ему сказал: "Да, Алексей, представить только, что не на девять месяцев, а на девять лет я бы от всего отказался. Я бы ходил сейчас с голым задом и побирался на Тверской улице".

Сам я все же отснял три картины, это фильмы-концерты. Монтаж велся под моим контролем. Да без меня никто бы и не смонтировал: кто лучше, чем я, знает меня самого! Однако монтировать себя невозможно: начинаешь в себя влюбляться. Поэтому к себе на экране я отношусь со словом "он". Говорю: "Он плохо повернулся, убирай его отсюда на хрен". В течение десяти лет я снял такие музыкальные фильмы, как "Антиперестроечный блюз" и "Живьем в России". А знаешь, как я снимал? Я девять камер поставил в зале, нанял девять классных телеоператоров. Репетировать было нельзя, потому что это был живой концерт, и я сам не знал, что буду делать на сцене. Перед съемкой я их собрал всех и сказал: я никакой не режиссер, так что снимайте, как хотите. Пусть каждый считает, что он один, и надо так снять, чтобы передать всю атмосферу концерта. Сколько они планов наснимали! После съемки я пришел в студию к Сереже Жигунову и обалдел от результата! Все они прекрасно чувствовали мою музыку и поняли, как надо ее "показать".

Да, я редко пишу музыку для кино. Не на что писать! Вот в фильме Серджо Леоне "Однажды в Америке" всего две музыкальные темы, а музыка как звучит! Мощно, эмоционально! Приятно же. А как некоторые российские композиторы пишут? Во всех фильмах у них одна большая акынская музыка, которая переходит из темы в тему. Хорошо сделано, прекрасно записано, чудесные аранжировки. Но тематизм один и тот же. Я так не могу, мне нужно каждый раз делать разное.

- Нигде пока не смогла купить твой последний альбом "Хрестоматия".

- Ну, в Москве-то он продается. И ребята из Интернета его уже сперли.

- Чем еще занят?

- У меня масса занятий. Во-первых, гастроли. Два-три сольных концерта играю на выезде, а в Москве даю "сольники" раз в три-четыре года. Как ты знаешь, я уже много лет перестраиваю здание кинотеатра "Буревестник", которое мне московское правительство отдало. Я давно его забрал, юридически "очищал" это здание от прав других лиц. Московская мэрия с трудом, но выделяет деньги на то, чтобы довести реконструкцию до завершения. Там будет театр песни, будут проходить спектакли, концерты и даже фильмы. Собираемся поддерживать молодые дарования. Правда, на этом этапе я пока сам нуждаюсь в поддержке и получаю ее от Юрия Михайловича Лужкова.

- А есть люди, которых ты хотел бы поддерживать?

- Сложно сказать. Думаю, скорее всего, это в театре будет происходить. Когда он начнет работать, нужно будет набирать молодежь. И естественно, они будут чему-то учиться, проявлять себя. В этом и будет заключаться моя поддержка. Опыт работы с молодежью у меня есть. Я преподавал в ГИТИСе целых 12 лет. Скажу, что удовольствия мало, потому что для меня это абсолютно чужие, неприемлемые условия. Я даже был долгое время заведующим кафедрой вокального искусства, и, честно говоря, мне это надоело. Не устраивал "чужой устав". Ты приходишь, у тебя какие-то идеи, мысли, предложения - и натыкаешься на диктат ректората. Если б я нуждался в деньгах или славе, может, терпел бы. А так как все это у меня есть, зачем препираться, тратить время и силы? Мне это показалось лишним.

- Ты всегда был человеком неуставным.

- Не люблю подчиняться. Разве только Лужкову. Мне приятно ему подчиняться, потому что он дело знает и порядочный человек. И то он мною не командует, прекрасно понимая, что я человек аполитичный. Он никогда не просил меня участвовать в каких-то политических акциях за ту или иную партию, которые он поддерживал.

- В Интернете есть телефон, по которому, якобы, можно заказать концерт Градского.

- Я понятия об этом не имею. Вообще-то организаторы лично мне звонят, предлагают гастроли. Сам я этим не занимаюсь. Я только называю свои условия.

- Первое условие - сумма гонорара?

- Конечно.

- Какое же второе?

- Его нет. Мне все равно.

- Допустим, в баню петь позовут.

- Один хрен. У профессионала не может быть никаких условностей. Шаляпин пел на пароходе для пяти человек. И, говорят, хорошо пел. А некоторые наши эстрадные пижоны выпендриваются: "Этому я буду петь, а этому нет". Ерунда, все зависит от количества денег. Любого профессионального человека можно купить, достойно оплатив его труд. Я так и делаю. На остальное мне плевать.

- А как-то было: ты выступал в поддержку СПС.

- Нет! Получилось вот как. Они меня поставили на фоне своих знамен, плакатов. Я говорю: "Уберите свои атрибуты". Они: "Мы не можем, уже прилепили". - "А чего же не предупредили раньше!" - "А вот мы сейчас позвоним в Москву, чтобы вырубили трансляцию передачи". - "Ну, звоните". Позвонили. Ладно, я согласился выступить. А потом выяснилось, что передачу не вырубили. Тогда я Коху сказал: "Теперь будешь мне платить в пять раз больше". Все же знают, что я ни при чем. Я даже знаешь, где пел? Незадолго до смерти Брежнева на каком-то его предвыборном митинге. Огромный зал, куча народа. А я запел песню Высоцкого с дикими словами. Мозги у всех запеклись!

- Скажи, а на каких условиях ты выступал с западными исполнителями, Лайзой Миннелли, например?

- Бесплатно. Это было, когда случилось землетрясение в Спитаке, и мы пели песню Шарля Азнавура. А после этого я с ней больше не пел. Зачем? Она плохо поет. Артистка хорошая, а поет неважно.

- Недавно ты написал альбом "Песни для Иры". Для какой Иры? Ты часом не влюбился?

- Выдумаешь тоже! Это песни для Иры Волгиной, певицы из Зеленограда. Они написаны по ее заказу, там семь вещей, как и в альбоме "Хрестоматия".

- Она что, хорошо поет?

- Я не берусь судить, как она поет. Заказала, заплатила, а я написал. Пойми, мне все равно.

- Нет, ты гордый и недоступный!

- Ни фига! Меня можно купить. Но за большие деньги!

- Еще бы: большой человек и с громкой фамилией. Кстати, у тебя много однофамильцев?

- Знаешь, их все меньше становится. Родственники уходят. А вообще я больше никого с моей фамилией так и не встретил за всю свою жизнь. Сейчас есть какая-то группа "Градский прииск", не знаю, что это такое.

- Ты с легкостью согласился приехать в Челябинск на вручение премии "Светлое прошлое"?

- Было бы легче, если б меня пригласили приехать без гитары - уж больно она тяжелая. Но поскольку я долго здесь не был, надо спеть, напомнить о себе.

- А о Челябинске что вспоминаешь?

- Мало что. Уехал отсюда в возрасте семи лет. Часа за три до отъезда один из моих дворовых друзей заехал мне углем в глаз. Поэтому когда мы в поезде ехали, мама передо мной держала стакан, куда кровь капала. Потом, приезжая в Копейск, ходил на то место, где был наш дом, впоследствии его снесли. У меня даже в песне "Автобиография" есть строчка: "На проспекте Маленкова в доме шесть мы жили клево, переименован был проспект потом"

Праздник "Светлое прошлое" - хорошая, перспективная идея. Другое дело, что каждый год надо откапывать земляков. Не в прямом, прости Господи, смысле. Надо находить людей, которые себя как-то проявили. Это будет с каждым годом все сложнее. Но я верю, что южноуральская земля родила много интересных личностей.