Лион Измайлов
От смешного до серьезного: Записки юмориста |
В 1971 году мы с моим другом Леонидом Хавронским отдыхали в Крыму, в поселке Рыбачьем.
А километрах в десяти от нас, под Алуштой, был спортлагерь МАИ. Маёвцы знали, что мы отдыхаем в Рыбачьем, и прислали к нам делегацию с просьбой возглавить команду КВН.
Дело в том, что там же, под Алуштой, в трех километрах от маёвского лагеря, был лагерь -Энергетического института. И вот должна была состояться встреча команд КВН МАИ и МЭИ.
В назначенный день нас с Хавронским на катере привезли в лагерь МАИ. Там мы познакомились со своей командой и всей компанией, с болельщиками, двинулись в лагерь МЭИ.
Встреча состоялась на концертной площадке Перед площадкой, в амфитеатре, сидели зрители, человек пятьсот, не меньше. Наши болельщики и энергеты. Я был капитаном команды МАИ, а капитаном команды МЭИ был Александр Градский. Он не учился в МЭИ, но каждый год со своей группой (она называлась «Скоморохи») они жили в лагере МЭИ и играли там перед студентами.
Итак, игра началась. Сначала все шло ровно, разминки всякие. Их болельщики кричали, наши тоже бурно выражали восторг. Наконец дошло до конкурса капитанов. Сначала надо было поприветствовать друг друга. Я сказал что-то комплиментарное. В ответ Градский спел песню, в которой говорилось: посмотрим, кто из нас дурак.
Во втором конкурсе мы должны были сочинять буриме. Рифмы мне давали энергеты, а ему — маёвцы. Я заранее попросил своих болельщиков дать Градскому самые простые рифмы: галка-палка, кошка-ложка. А энергеты мне дали рифмы замысловатые. Поэтому мое стихотворение получилось смешнее.
И наконец, последняя часть конкурса — мы должны были обрисовать друг друга. Ну тут уж я «погулял» по его внешности как следует! Хохот стоял вовсю. Градский не выдержал и обрушил на меня поток брани. Тут даже его болельщики не выдержали и засвистели. Короче, конкурс капитанов я выиграл со счетом 4 — 2.
А уже окончательную победу нам принесло домашнее задание. Мы с Хавронским показали уже накатанную миниатюру «Экзамен», вставив туда по ходу какие-то летние вещи, и, когда Хавронский вытащил из кармана вместо шпаргалки бюстгальтер, тут уже в зале начался визг.
КВН мы выиграли и пошли пешком по ночному берегу, по гальке, три километра назад, в свой лагерь.
Потом мне рассказывали, что директор лагеря МЭИ Латернер, полковник военной кафедры, фанат своего лагеря, так переживал проигрыш, что выгнал Градского из лагеря. Но думаю, причина была другая: Градский в то время был парень хулиганистый и что-нибудь там наверняка устроил. Пили тогда в этих спортлагерях помногу. Канистрами носили вино из «Солнышка» (поселка Солнечногорское) и пили целыми ночами.
На следующий год тот самый Латернер, памятуя наше выступление, сам мне позвонил и позвал поработать культоргом в лагере МЭИ. А лагерь был уникальный. На праздники дикарей съезжались зрители, гости со всего Крыма. Человек сто танцевали танцы дикарей. Недели две к этому готовились, каждый день на жаре тренировались.
Гостей по дороге в лагерь встречали пираты — повешенные на деревьях или закопанные в землю. Каких страстей только там не придумывали! На концерте всех гостей, абсолютно всех, угощали вином и шашлыками. Такое веселое было житье в этом лагере и так много вина было выпито, что именно с того лета появилась у меня изжога. Так что, граждане, много сухого вина — вредно!
Градского я встретил лет через пять. Он женат был на Анастасии Вертинской и жил в одном доме с Аркановым. Мы случайно встретились у подъезда. Я его спросил: «Ты меня помнишь?» Он сказал: «Я тебя, Поляк, в жизни не забуду!» Он знал меня еще по фамилии Поляк, а псевдоним Измайлов появился позже.
В следующий раз я увидел Градского уже на его творческом вечере в ЦДРИ. Был жуткий ажиотаж. Градский как раз тогда уже написал песни для «Романса о влюбленных» Кончаловского и сам их в фильме хорошо спел. Мест для всех желающих в зале не было. Мы с Хазановым как-то по блату прошли туда. Сидели, ждали начала. Вдруг со сцены в зал спрыгнул сам Градский и стал кого-то выкидывать с занятых мест, потому что места эти предназначались его знакомым. Так, слегка поскандалив, он начал свой творческий вечер. Популярность его в то время была очень велика.
Незадолго до этого он просто поразил всех на «Песне годах. Вышел в конце концерта и спел песню Пахмутовой «Как молоды мы были». Думаю, за все тридцать лет «Песни года» такого успеха не было ни у кого.
У Градского — настоящий голос. Он может спокойно петь несколько часов, и голос не садится. Градский утверждает, что такое может быть на эстраде только у него и у И. Кобзона. Ну, что касается Кобзона, то тут и спорить нечего. Он на своем шестидесятилетии пропел подряд двенадцать часов. Просто луженая глотка. Но и у Градского голос сильный и чистый. Мне кажется, что он тогда, в 70-х, хорошо пел, но сочинял музыку — не лучшую. А потом количество переросло в качество и вдруг пошли высококлассные песни, где и слова на высоком уровне, и музыка. И то и другое Саша сочинял сам.
Потом, уже в 80-х, мы с ним ездили выступать куда-то под Загорск. И в машине он меня просто поразил своей эрудицией. Это единственный из моих знакомых, кто прочитал «Иудейскую войну» Иосифа Флавия и сам нашел там упоминание об Иисусе Христе. Я осилил только «Иудейскую войну» Л. Фейхтвангера.
Иногда мы встречались, мило беседовали. Хотя слово «мило» по отношению к Градскому неприемлемо. С ним беседы всегда бурные.
И все же Саша пригласил меня выступить на своем первом сольном концерте в зале «Россия». Я на сцене подарил ему тогда Библию. В 80-х годах это была редкая книга.
У нас были теплые отношения, и поэтому, как только у меня появилась передача «Шоу-Досье», я тут же пригласил Сашу. В коллективной, первой передаче он участвовать отказался, тогда я его пригласил на сольную передачу. Он согласился. Я поехал к нему домой. Это был уникальный вечер. Мы с Градским встретились у его подъезда. Он выкатил из своей машины большой металлический бидон с медом и сам потащил его в квартиру. Он парень накачанный, но такую тяжесть... просто не представляю, как он этот бидон из-под молока смог, затащить... Потом он устроил скандал всем домашним: сыну за велосипед, остальным — за все остальное. Его красавица жена Ольга молчала, лишь бы он только успокоился. А он, не стесняясь меня, орал, наводя дома порядок. Потом моментально успокоился, и мы начали готовиться, к передаче.
Передача получилась хорошая, но, по-моему, недостаточно хорошая. Саша был довольно агрессивен, несколько величествен, что ему не очень идет.
Время от времени он вспоминал, в каком году была написана та или иная песня, а это уже пробуксовка в прямом эфире. Мы с ним даже поспорили по поводу арии Неморино из оперы Доницетти «Любовный напиток», но, когда он начал петь ее, тут нет слов, как он был хорош.
Саша, конечно, человек несдержанный, горячий, но прямой и справедливый. Он за справедливость готов горой стоять. Какой поток ругани обрушился на него, когда он в «Пресс-клубе» сказал слово «журналюги», и ведь он был прав: есть журналисты, а есть — «журналюги», и иначе их никак не назовешь. Это те, кто врут на заказ, те, кто ради сенсации не пожалеют ни мать, ни отца, не говоря уже об этом похабном стиле, которым так часто пользуются именно журналюги. «Свобода», безнаказанность породили эту журналистскую безответственность.
Саша мне потом сказал, шутя, что все его песни не принесли ему такой популярности, как это слово «журналюги».
Он, конечно, уникальный человек. Поехал в Америку, сам снял «Карнеги-Холл» и дал там сольный концерт при полном аншлаге и большом успехе.
Сейчас увлечен одним масштабным проектом.
Одного боюсь, как бы эта «стройка века» не угробила его творчество. А строит он свой театр на развалинах кинотеатра «Авангард» уже лет десять, и конца не видно.
Хотя он такой крепкий, что, наверное, и это выдержит.
И на последнюю передачу «Шоу-Досье» я его тоже пригласил. Перед выступлением он грустно сказал: «Что же это, как хорошая передача, так закрывают». А дальше — спел. И лишнее, наверное, говорить, что спел — замечательно.