"Авантюра", или "Еврейская баллада"

ИГОРЬ: После успеха "Распутина", не только в европейских странах, но и в Америке, где мы получили массу положительных откликов, пришлось задуматься о новой работе уровнем не ниже. Кстати, оказалось, в Америке про Распутина знают больше, чем у нас в России.

У меня возникла идея поставить спектакль на еврейскую тематику. Мне нравится еврейская музыка.

Однажды, когда мы с Наташей и Андреем после соревнований возвращались в Москву, в самолете я вновь встретился с Александром Градским. Он меня узнал, память у него фантастическая. Мы разговорились, я поделился своими идеями. Тогда он мне и сказал, что у нею есть музыка для такого спектакля. Через некоторое время Градский передал мне записи.

Помню, сам не знаю почему, я вдруг впал в сомнения и попросил у нашего артиста-меломана Димы Смирнова какие-нибудь пластинки Градского. Тогда еще СD-диски не были так распространены Я взял у Димы штук шесть или восемь больших дисков Градского и начал слушать подряд его музыку. Когда без остановки одного композитора слушаешь, какой бы он великий ни был, то невольно начинаешь скучать. Пусть и рука мастера, но одна рука со временем утомляет. В общем, у меня не хватило терпения прослушать последнюю пластинку. Я, решив, что Градский передал нам оригинальные записи, встретился с ним и сказал: "Да, берем вашу музыку и будем ставить на нее спектакль".

В Омске у нас готовится премьера "Еврейской баллады, костюмы все сделаны, идут последние репетиции. В один из вечеров я включаю телевизор, смотрю фильм "Граф Монте-Кристо", и там звучит "наша еврейская музыка, оказывается, еще пять лет назад записанная для фильма, наверное, как французская. Я был в ужасе! Справедливости ради надо заметить, что в спектакле не вся музыка была основана на еврейских мотивах, там возникали любовные номера, звучали проигрыши, и, наконец, играл похоронный марш.

Поскольку мало кто видел этот спектакль, надо сказать в двух словах, о чем он…

Итак, Изгоя, которого играл Володя Котин, выбрасывают из сумасшедшего дома, где он находился только за то, что он еврей, причем держали его в смирительной рубахе. В тот момент, когда санитар его выталкивает на свободу, мимо проходит Кукольник (Ростик Синицын), который везет за собой повозку с куклами-марионетками. Куклами он управляет в зависимости от настроения, и каждая кукла танцует свой танец. Среди всех этих марионеток есть одна, которая хочет вырваться на свободу. Жена Кукольника (Наташа Карамышева) - та самая марионетка, которая пытается убежать от него. Кукольник хочет заполучить в свои куклы шляющегося, никому не нужного еврея, авось он в труппе пригодится. Девушка пытается спасти этого Изгоя от кукольных сетей. И когда она понимает, что ему ничего не остается, как только вместе со всеми ходить на привязи, иначе его вернут обратно в сумасшедший дом, она бросает свои попытки спасти его - она прекращает танцевать, прямо на льду расшнуровывает ботинки, снимает коньки и босиком уходит за кулисы.

Кукольник по мере развития спектакля становится то Гитлером, то Сталиным, то Наполеоном. Почему главный герой еврей. Я считаю, что на судьбу еврейского народа, народа-мученика, органично ложилась эта история, при том, что в программе говорилось: герой мог оказаться человеком любой национальности. Но я выбрал еврея - более яркий образ, евреи смеются, когда плачут.

НАТАША: В середине представления все куклы катались под марш с пионерским салютом, а кто-то и в буденовке выезжал... Но когда жена Кукольника все же ушла, куклы исполнили похоронный марш, все артисты бросили свои марионетки и тоже за ней собрались покинуть лед - все разрушено, любовь, вера в жизнь. Конец. Тут на лед выскакивают дети, разглядывают Кукольника, разбирают брошенные одежды. За ними оценка, что же произошло в этой стране марионеток. А завершается спектакль тем, что выходит вновь спеленутый сумасшедший, подходит к Торе, которая на подставке стояла на льду все действие (для нее был придуман специальный механизм), кланяется ей, а Тора сама начинает перелистывать страницы. Только Время оценит истину. Мне казалось, это должно было потрясать. Но спектакль не нашел зрителя.

ИГОРЬ: Я хочу еще вернуться к музыке. Казалось бы, при чем тут переживания по поводу "Графа Монте-Кристо"? Я же рассчитывал, что озвучу оригинальную музыку Градского, и у меня на спектакле будет еще и музыкальная премьера. Кстати, на той последней пластинке, которую я не дослушал, и была записана музыка к этому известному фильму. Возможно, сам Градский искренне считал, что уже оригинально, если эта музыка впервые будет исполняться как аккомпанемент к спектаклю на льду. Но не мешало бы меня об этом предупредить. Но он передал ее мне как неиспользованную, "дописал" еврейские мелодии, добавив скрипочек.

Винить его я ни в чем не собираюсь. А для меня эта история - еще одна ступень познания: нужно все, с чем работаешь, досконально и знать, и проверять. Чтобы в один прекрасный день не почувствовать себя идиотом. Но в конце концов музыка подошла и прекрасно иллюстрировала спектакль...

Мне долго друзья говорили: "Игорь, хватит Распутиных", хватит "Еврейских баллад", "Фауста", зритель приходит отдыхать на спектакль..." Нужен кордебалет, перья в одно место, и чтобы все было узнаваемо. Классика: "Щелкунчик", "Спящая..." Но переносить все это, тысячу раз в мире поставленное, на лед, мне не интересно. И я знаю, как болезненно к таким опытам относятся люди, которые танцуют на сцене и потом видят это на льду. Конек не предназначен для того чтобы повторять то, что делается в балете. Но что-то идущее рядом, родственное по духу, обязано существовать и на льду. Сделан же нами спектакль, который так и называется "Мы любим классику". Хотя он выглядит дивертисментом, но это спектакль, который меня больше всего из классики, перенесенной на лед, трогает. Девять минут из "Щелкунчика", десять - из "Лебединого озера", отрывок из "Ромео и Джульетты". Это для Наташи с Андреем. Четырнадцать минут - вот и все "Ромео и Джульетта" Прокофьева. Такой дайджест. Причем я брал не чистую классику, а обработку, которая звучит более современно. Чтобы ни капельки нафталина человек не почувствовал. Чтобы мог спокойно смотреть и взрослый человек, который знает классические произведения, и юноша, увлекающийся металлом, рэпом, роком.

Восемь больших спектаклей вышло у нас за время существования театра - "Чаплин", "Фауст - ХХ век", "Танго нашей жизни", "Распутин - постфактум", "Талисман", "Еврейская баллада", "Мы любим классику", "Алиса в Стране чудес". Каждый на своем уровне пользовался успехом. "Распутин", например, как оригинальный взгляд на исторический материал. В конце спектакля падало синее покрывало, и оттуда валил народ, как темная сила. И в этом же покрывале в прорези - руки Наследника, Императрицы и Императора... Руки, как из пучины... Я сколько спектакль смотрю, у меня постоянно - мурашки. Мурашки появляются, и когда на льду Наследник, весь в истерике: гемофилию же не покажешь, кровью не истечешь. А такого, чуть ненормального мальчика изобразить можно. Юля Романова, травести, прекрасно исполняла эту роль. Как она выбегала, и ее судороги схватывали на бегу!

У Андрея уже на половине спектакля волосы так слипались, будто он только что вынырнул из воды. Такая самоотдача. Он подбегал к Юле (Наследнику), брал ее за голову, и она медленно скрючивалась и успокаивалась. У нас в доме есть фотография Андрея со спектакля, где у него абсолютно сумасшедшее лицо. Он полностью перевоплощался. Причем складывалось впечатление, что он потом забывал обратно вернуться, несколько дней так и жил в образе Распутина.

"Чаплин" шел более семисот раз. Я сам не могу представить, как я мог столько раз его прокатать. Однажды я попросил, чтобы сняли в финале зрителей. Я в это время сажал цветочек, а она сидит в Линце, немка или австриячка, и плачет! Чтобы немцев или австрияков растрогать... Это тебе не американцы. Одно эта я считаю большим успехом спектакля. Потом был "Пале де Конгре" в Париже, люди вставали после "Чаплина", и мы выходили по семь-восемь раз на поклоны, как в Большом театре.

Для "Еврейской баллады", мы ее еще называем "Авантюра", нужен специальный зритель, специальный театр, специальная афиша. А не люди, которые пришли посмотреть фигурное катание и вдруг увидели жесткий философский спектакль.