Размышления серьезного шута

"Я гораздо большее впечатление произвожу, когда не высовываюсь!..", - говорит Александр Градский. Его кредо: "Сиди тихо и мирно на крыльце собственного дома - и мимо тебя пронесут труп твоего врага". В 12 лет он впервые узнал, что такое рок-н-ролл. В 13 - услышал запись группы "Битлз" и заболел ею. В 18 - уже сам сочинял. В 70-е годы исполнил песню Александры Пахмутовой и Николая Добронравова "Как молоды мы были..." и прославился на весь Советский Союз как эстрадный певец. В эти же годы написал музыку к кинофильму "Романс о влюбленных" и стал известным композитором. Впоследствии участвовал в создании 30 кинолент. Не миновала его и слава исполнителя оперных арий, русских народных и неаполитанских песен, романсов и собственных авторских сочинений. С 1987 года руководит Московским театрально-концертным музыкальным объединением. В последние годы занимается собиранием своего "творческого наследия" и строительством театра. Я встретилась с Александром Борисовичем у него дома. По старой доброй традиции беседа прошла на обыкновенной московской кухне под красным абажуром, за чашкой кофе. Чем дольше мы разговаривали, тем больше я убеждалась в ошибочности распространенного мнения об этом человеке. То Градского сравнивают с удавом Каа из сказки Киплинга, то таинственно исчезает буква "эр" из его фамилии, то просто ссылаются на его невыносимый характер. Но расхожие суждения о человеке часто обманывают.

- АЛЕКСАНДР БОРИСОВИЧ, вас называют "отцом русского рока". Когда начался русский рок?

- Во-первых, никакой я не отец и даже не дедушка русского рока. Так меня называют только журналисты. Существует мнение, что я первый начал сочинять на русском языке. На самом деле это не так. Были попытки и до меня. Это группа "Сокол" и еще несколько групп. Мне же удалось составить нечто вроде антологии. Когда рок-н-ролл только появлялся в России, никто не знал, к чему конкретному это направлений движется. Не было единой школы. Поэтому моя первая работа "Размышления шута" была сделана с расчетом на то, чтобы исполнители и критики поняли, что на русском языке можно высказываться в самых разных жанрах рок-музыки.

В общем, это был не только цельный цикл песен, но и сборник идей. В эстрадном жанре что-то подобное реформаторски создал Тухманов. Он выпустил пластинку "Как прекрасен мир", где мне довелось петь. Но это проект иного направления. Он чисто эстрадный, хотя тоже цикл и в нем есть тоже общие идеи... Различие между нами состояло в том, что я предпочитал работать в чистом роке, вернее в том, что я понимал под рок-н-роллом.

- У вас были в то время последователи?

- Нет. И меня никогда не покидало чувство некоторого сожаления, что почти все пошли не за мной. Ведь надежда все-таки была. Думаю, я появился в тот период, когда публика была еще не готова воспринимать то, что происходило на рок-н-ролльной сцене. Потребовалось масса усилий для того, чтобы хоть что-то изменить. А когда это произошло, достаточно стало выйти на сцену в грязных кедах, чудовищно петь, бред нести со сцены в виде стихов, не имеющих ничего общего с настоящей поэзией, и неистово долбить в барабан. В этот момент я не пожелал участвовать в действе, которое, в общем-то, означало смерть того, что я хотел создать. И я избрал, как мне кажется, самый правильный путь. Залез в свою башню из слоновой кости, где по сей день и остаюсь. Это притом, что люди, за которыми пошли, вызывали у меня всегда глубокую симпатию, хотя я не мог отказать себе в удовольствии расчихвостить их за то, что мне не нравилось.

- А за кем все-таки пошли?

- За Макаревичем и за Гребенщиковом. Это они так называемые папаши современных рок-групп. Но их "потомки" - все "недоделки", все "недо": "Да, мы умеем петь, не так чтобы очень, но мы поем. Да, мы умеем сочинять стихи, не совсем чтобы стихи, но вот так. Да, мы пилим на гитарах, не то чтобы играем, но пилим. Да, у нас барабанщик неплохо долбит, и т.д." Все это привело к тому, что мы живем в век непрофессионалов. Вот Макар сегодня серьезно вырос, а его последователи находятся на нуле.

- Как вы думаете, почему это произошло?

- Потому что к созданию собственного лица изначально шли не от музыки и даже не от стихов, а от общения музыканта с аудиторией: вот мы здесь все свои ребята - вы и я. У меня сложилось все иначе. Я спел несколько эстрадных вещей, вышел фильм "Романс о влюбленных", появилось еще несколько тихих, спокойных песен, меня показали по телевизору... Образовалась своя аудитория. Народ пришел на концерт к спокойному молодому человеку в очках, с томным взглядом, длинными волосами и хорошим голосом - и услышал жесткую музыку, жесткий рок-н-ролл. И это в середине 70-х! Во Дворце спорта! Конечно, для слушателей это был шок. На меня многие злились, не понимая, что "Как молоды мы были!.." не являлось моим истинным лицом, а было лишь одним из моих экспериментов... Но закончилось все неплохо, как видите... Кроме того, что я умею петь, играть и сочинять, меня еще многие знают. Более того, я деньги зарабатываю таким образом.

- Судя по вашему юбилейному концерту, вы в последнее время мало пишите...

- На самом деле, мало... За последние восемь лет я написал три песни. Первая - это "2000 год", она звучала на концерте. Вторая довольно грустная. И еще одна к будущему кинофильму, но непонятно, выйдет ли он с моим участием... Я по-прежнему продолжаю писать оперу - это длится 20 с лишним лет, и довольно трудное дело. Сейчас все движется к тому, что я начну ее записывать. Потом масса других дел...

- Например, реконструкция здания бывшего кинотеатра, с целью открыть в нем свой театр?

- Да, и это тоже.

- А когда она будет завершена?

- Бог его знает... Это длится уже девять лет. Мою идею поддерживает Юрий Михайлович Лужков. Огромное спасибо ему за помощь. Хотя средств, честно говоря, не хватает. Я же руковожу государственной организацией, поэтому строительство идет на городские инвестиции. Но, на мой взгляд, такой комплекс нужен. В здании, которое сейчас реконструируется, можно будет и устраивать танцы, и показывать кино, и проводить любые фестивали, и делать съемки концертов, и производить хорошие живые записи. Дело в том, что между тем, что я считаю качественным и тем, что общепринято, лежит пропасть. Поэтому единственный выход - делать все скрупулезно самому. Лучше ничего не делать, чем делать не до конца. У меня есть масса способов и возможностей себя применить. Я могу быть просто автором, могу просто выпускать пластинки и довольствоваться этим, как многие, всю свою оставшуюся жизнь, могу быть обыкновенным концертным исполнителем, который раз в год собирает свою аудиторию и гастролирует, могу сесть и начать писать философские трактаты. Могу просто ничего не делать и жить за счет того, что уже есть, смотря на розы и поливая фикусы.

- В наши дни появляется множество постановок мюзиклов, рок-опер: "Иисус Христос супер-звезда", "Метро"... Совсем недавно прошла премьера спектакля Стаса Намина "Волосы". У вас нет желания порадовать зрителей своей постановкой?

- Собственно, и для этого тоже ведется реконструкция. Повторюсь, "качество должно быть качественным". Таковым оно может быть, только если есть исполнители, которые умеют петь. Постановку Намина я не видел и ничего о ней сказать не могу. Но знаю одно - Стас прекрасный организатор и должен этим заниматься. К сожалению, сейчас многие считают, что если они продюсируют спектакль, то вправе указывать артисту, где ему стоять и как ему петь. Вся беда в том, что организатор зачастую чувствует себя художником. Причем эта народная черта, присущая русскому человеку.

- Одно время вы преподавали вокал в Гнесинском училище и в институте, заведовали кафедрой вокала в ГИТИСе. Вы не собираетесь продолжить педагогическую деятельность хотя бы в своем театре?

- Я понял, что у меня не получится прийти в другую школу со своим уставом. А при театре обязательно будет что-то вроде студии... Например, мне понадобится артист для какого-то спектакля, значит его надо будет научить петь и играть. Вот и все. Ведь школа-студия МХАТ или Щепкинское и Вахтанговское училище создавались с целью вырастить молодых актеров для своего театра. Только потом они стали учебными заведениями, в которых по сей день воспитываются артисты для всех театров страны. То же самое может получиться и здесь. Вопрос только в том, вырастет ли это в какой-то государственный музыкально-педагогический вуз или нет. Боюсь, что лично у меня на все не хватит жизни. Я уже чувствую, что времени не остается.

- Искусство создается для себя или для аудитории?

- Прежде всего для себя. Ты должен сам понимать, что делаешь и получать от этого удовольствие. Ведь в этот момент ты напрямую общаешься с Богом. И при этом выделяется та энергия, которая действует на людей. Если же этого нет, то нет и искусства. Есть обыкновенная работа, шоу-бизнес, как на Западе. Там единицы занимаются настоящим искусством. Но всем есть место. Тех, кто не является образцовыми исполнителями, внедряют в сознание как носителей массовой культуры. У нас же все не так: образцы высокого искусства сами по себе, шoy-бизнес сам по себе, народное же сознание в основном на рынке... У нас нет организации общего информационного влияния и, наверное, никогда не будет.

- А какой должна быть позиция художника в наши дни? - Он имеет право ставить лупу на какое-то явление и показывать его. От этого явление не делается значительнее, не приобретает большего влияния и не становится плохим или хорошим. Добра без зла нет, и Иешуа без Воланда не бывает. Можно понять, что есть добро, только если ты знаешь, что есть зло. Это, наверное, высшее понимание мира. Если такого понимания нет, если ты выделяешь что-то одно, то тогда ты неправильно понимаешь мир. Люди, которые проповедуют добро только так, как они его понимают, не осознают, что совершают большое зло. Потому что за этим стоит либо корысть, либо желание себя проявить, либо себялюбие. Самая простая позиция - это позиция наблюдателя, который выскакивает из своей башни из слоновой кости, что-то делает и возвращается обратно.

- Вы перекладывали на музыку стихи Рубцова, Саши Черного, Пастернака, Маяковского, Набокова, Элюара... В их стихах есть что-то общее, что привлекло вас?

- Общее - это я сам. Мне было интересно примерить эти стихи на разных музыкальных сценах. Делается это очень просто. В музыке за основу берется идея стиха, бросается в музыкальное поле и там развивается. Если это французский поэт, даже в русском переводе, интересен национальный дух. Если это Рубцов, то, несомненно, привлекает русская архаика, несмотря на то, что он был нашим современным автором. Если же это Саша Черный, то должна быть сатирическая связь с тем, что я вижу сегодня. Так, например, у меня апокалиптический конец в "Сатирах". На ксилофонной попевке a la Шостакович, вдруг проходят все те, кто оказал влияние на музыку и на стихи начала века. В этом меня прежде всего привлекла связь между 1910-м, 1913-м годом и сегодняшнем днем.

Семья - ералаш, знакомые - нытики.

Смешной карнавал мелюзги.

От службы, от дружбы, от прелой политики -

Безмерно устали мозги...

И это написано в начале века!..

Возьмешь ли книжку - муть и мразь,

Один кота хоронит,

Другой слюнит, разводит грязь

И сладострастно стонет...

- Когда-то у вас вышла отдельная пластинка со стихами Набокова...

- Написана и записана эта работа была в конце 1983-го, а вышла в продажу году в 1988-м. Вообще у меня была с ней интересная история... Мой приятель, замечательный критик и музыковед Аркадий Петров говорил: "Ну, что ты деньги тратишь на запись. Конечно, хорошая работа, но ее же никогда не издадут. В лучшем случае через 25 лет!.." Я сказал, что пусть хотя бы через четверть века, но надеялся все-таки, что раньше... И действительно, в 86-м году кое-что из Набокова появилось в шахматном журнале "64", а еще через два с половиной года вышла моя пластинка.

- Почему ваш выбор пал именно на Владимира Набокова?

- К Набокову я пришел очень поздно... До 19 лет я был верным ленинцем и считал, что надо срочно создать ВКП(б). Причем так, как это через много лет сделала Нина Андреева. Я, правда, болел этим недолго. До тех пор, пока мне в руки случайно не попала книга Антонова-Овсеенко "Портрет тирана". Затем я ознакомился с Зиновьевым и с несколькими трудами, скажем так, связанных с критическим антисоветским реализмом. Но вскоре я устал от антипропаганды, так же как и от пропаганды. Наверное, я просто понял, что все эти идеи утопичны. И тогда я стал обращаться к людям, к писателям, которые, на мой взгляд, были отстранены от этой борьбы. И таким для меня стал Набоков. Первую его книгу я прочел в возрасте 26 лет, а ровно через пять месяцев я стал единственным в Москве человеком, у которого были 16 книг этого писателя. Но среди них не оказалось сборника стихов. Только спустя некоторое время ко мне попала книга его стихов, правда, в виде распечатки. К тому времени я уже сделал работы на стихи Элюара и Рубцова. Меня поразила щемящая нота ностальгии по России, ведь такой тоски нигде в прозе у него нет, наоборот, критический анализ... Он с безразличием мог сказать: "А в России кое-как скончался Ленин..." Вот Бунин был ярым антисоветчиком и открыто выражал свою позицию. Но тем не менее его два раза издали при советской власти, хотя в эти издания "Окаянные дни" не вошли. А Набоков относился к советской власти как к какой-то паутине, пренебрежительно, точнее - никак. Этого власть не любит, это ее больше всего коробит. Мне настолько понравилась творческая и человеческая позиция писателя, что я решил сделать пластинку. Кстати, до сих пор я не нашел ни в одном его произведении ничего такого, что не смог бы принять. Кроме того, он удивительно поется и легко ложится на музыку.

- Александр Борисович, остался ли поэт, на стихи которого вы хотели бы написать музыку и до сих пор этого не сделали?

- Очень сложно написать на тексты Александра Пушкина, хотя кажется, что в нем самом звучит музыка. Чтобы это сделать - надо ощущать себя Рахманиновым. Я себя пока таковым не ощущаю. Пока!.. Кто знает, чем все кончится...

Заметьте, любые произведения, созданные на сюжеты Александра Сергеевича, абсолютно гениальны. Две оперы Чайковского, работы Мусорского, Римского-Корсакова, Глинки.

- Кстати, сравнительно недавно вы исполняли партию Звездочета в спектакле Большого театра "Золотой петушок". Из восьми спектаклей вы пели в двух.

- Понимаете, Большой театр для меня в какой-то мере - спорт. Просто я вовремя почувствовал, что все зависящее от меня уже сделано. Опера существует только в идеальных формах. Только тогда, когда на сцене такие мастера, как Монтсеррат Кабалье или Лучиано Паваротти, а дирижирует Евгений Светланов или Рикардо Мутти... Это классика - и на сцене должны быть мастера высокого уровня. А не среднеодаренные люди, при плохом свете и дешевых декорациях. Особенно, если на спектакль пришли дети. Для того, чтобы они слушали, понимали и участвовали в действие, их надо заворожить... А чем?

- Мастерством.

- Выдающимся мастерством! Не может существовать в России опера, в которой музыканты - не профессионалы. Соответственно должен быть ангажемент. В московских оперных постановках должен петь, как в былые времена, Кареррос. Ведь сейчас в Москву приезжает певец, а события нет. Недавно на Красной площади был концерт Паваротти, получился чисто коммерческий акт, а не творческий. Я помню, как пели "Кармен" в 60-х годах Архипова и Дель Монако. Вот это было искусство, которому 200 с лишним лет...

- Почему вы редко даете свои концерты?

- Выступление требует большой самоотдачи. Ведь это не живопись, где написал картину - и на века. В опере картину каждый раз создаешь заново, чтоб она была такой, как "Сикстинская мадонна". Причем ее надо воспроизвести в определенный момент, в данной ситуации, с участием конкретных людей, в этом театре. Более того, в зале должна быть публика, которая понимает, что происходит. Поэтому за полтора года я дал немного концертов. У меня было этапное, значительное выступление в Карнеги-Холл, как итог - в Москве прошел в конце прошлого года юбилейный вечер, затем сольный концерт в Питере и выезд в Минск, Нижний Новгород и в Екатеринбург. Следующее выступление запланировано на 55-летие. Мне теперь неинтересно отрабатывать обыкновенные концерты. Хотя я по-прежнему могу гастролировать, каждый раз собирать аудиторию и петь исключительно в трехоктавном диапазоне.

- Как вы думаете, какая у вас аудитория, кто вас слушает?

- Непонятно, непонятно... Я всегда прошу операторов снимать зал. Поэтому сам вижу, что это абсолютно разные люди. В любом случае те, кто знает и понимает настоящее искусство. Более того, я думаю, что какой-то процент моей публики любит меня не только за мой голос, но и за определенную гражданскую позицию. Хотя, конечно, я никакой не политик.

- Но какие-то политические симпатии, у вас, наверное, есть?

- Ну, конечно. Во всяком случае мне лестно слышать в наши дни от "высокого начальства" то, что я говорил 10-15 лет назад. Мне приятно, что сегодня президент Российской Федерации идет в том направлении, которое я предполагал для нашей страны 12-13 лет назад. Единственное, я бы очень хотел, чтобы это не оказалось очередной кампанией, министерской игрой. И защита национальных интересов моей страны не превратилась бы во временное явление, а стала бы естественной политикой, как во всех больших странах. Вот, Владимир Вольфович Жириновский. Если отбросить его эпатаж и экзальтированность, то получится, что он на 95% говорит правильные вещи. Taк зачем эпатаж? Чтобы дискредитировать идею?.. Не понимаю.

- Вы видите какую-то определенную модель государства?

- Есть замечательные строки у Макиавелли: "Существует два способа воздействия. Это угроза применения силы и ее применение..." Так вот первое более действенно, чем неумелое и неадекватное использование самой силы. Когда начал применять, а справиться не можешь. Наш народ должен понимать, что государство это то, что он создал для себя. А люди, которые находятся во главе страны, не должны забывать, что они не сами по себе, а оплачиваемы и находятся на службе у народа. При всем этом надо помнить, что пока еще у нас есть внешние конкуренты, как и у любой великой державы. А мы - хотя нас длительное время убеждали в обратном - являемся таковой. Людей, которых я вижу здесь, я не встречал ни в одной стране мира. Их там просто нет, они там не развиваются. Это не значит, что они плохие. Просто мы другие, у нас другие интересы. Но мы не должны презирать общие экономические законы и создавать какую-то свою идиотскую модель.

- А вам хотелось когда-нибудь принять прямое участие в преобразованиях страны?

- Так или иначе я к этому причастен, даже сидя в своей башне. Я же существую, значит я участвую в том, что происходит. Меня слушают, мной интересуются, со мной встречаются... Но вмешиваться в политические дела я не буду, потому что гораздо большее впечатление произвожу, когда не высовываюсь. Это эффектнее, чем выходить и что-то кричать с трибуны под возгласы окружающих: "И этот тоже - народный депутат!.."

- Был период, когда многие уезжали за рубеж. У вас была такая возможность, почему вы этого не сделали?

- Это было очень давно. Карьера моя к тому времени уже сложилась. Речь шла о том, чтобы я остался там навсегда, а это для меня было невозможно. Как-то в одном из телеинтервью я сказал: "Тогда ведь никто не знал, что можно будет возвращаться, да еще с геройским выражением лица. И тебя будут принимать, с тобой будут здороваться и давать ордена. А ты будешь отказываться..." Поэтому я пахал здесь.

- Восемь лет назад вы участвовали в программе Киры Прошутинской "Пресс-клуб". На передаче присутствовали демократически настроенные журналисты и лидеры ГКЧП. Вы длительное время наблюдали за развязывающейся баталией между ними...

- Да, действительно была такая история. Дело в том, что я знал предысторию этой съемки. Телевизионная группа договорилась с Валентином Павловым и его коллегами по ГКЧП, что они придут на разговор, на обыкновенную беседу. Но вместо этого было открытое хамство. Меня поразило отношение прессы к людям, подчеркну - к обыкновенным людям, какие бы взгляды они ни выражали и как бы я к ним не относился.

Еще я заметил, что меня постоянно снимает камера, хотя я сидел в самом конце зала и не собирался ничего говорить. Передача должна была идти в записи, не в прямом эфире. И я понял, что происходит все это безобразие без моего участия, а в итоге получится, что я заодно с "журналюгами", которые ни за что нападают на людей. Поэтому я встал и открыто высказал все, что я об этом думаю.

- Какая была реакция окружающих?

- В зале было несколько людей, которые думали так же, как я. В "Московском комсомольце" же написали: "Авторитет так трудно завоевывается, а теряется за пять минут". Но это они так думают. На самом же деле среди людей, которые понимают, что такое нормальные человеческие отношения, я только укрепился как человек с авторитетом. Со стороны Киры был прекрасный журналистский ход. Она оставила все как есть, сохранив остроту конфликта и резкий тон. Прошло уже столько лет, а об этом все вспоминают.

- У вас непростые взаимоотношения с прессой?

- Псевдодемократически настроенная пресса, которой сейчас полно, меня раздражает. Но я стараюсь ее не замечать. Потому что, если я начну реагировать на людей, которые ей служат, так им только этого и надо. Зато многие современные журналисты, которые забыли о своем профессиональном долге, знают, что мне на язык лучше не попадаться. Однако ко мне можно прийти тихо, спокойно побеседовать. Но, к сожалению, многие журналисты сейчас видят своей задачей не столько информацию людей о том, что происходит в мире или что думает тот или иной человек, а информационное давление, идеологию, воспитание.

- Судьба сводила вас со многими талантливыми людьми, как у вас складывались с ними отношения?

- В основном дружеские. Правда, не было долгих контактов. Если я работал с кем-то, то урывками. Сделали, что хотели, и разошлись. Так у меня было с Александрой Пахмутовой, с Евгением Светлановым (с ним у меня есть новые проекты), с Андроном Кончаловским... Последнему я благодарен за то, что именно он привел меня в светскую жизнь. До работы в киноленте "Романс о влюбленных" я жил в своем рок-н-ролльном мире и ничего не знал о параллельном мире, где были художественные фильмы, государственные премии, театральные постановки, толстые журналы, деньги, власть. Но в этом новом мире я все равно остался самим собой, в башне из слоновой кости очень удобно оставаться. Все-таки права восточная поговорка: сиди тихо и мирно на крыльце собственного дома - и мимо тебя пронесут труп твоего врага.

- Бытует мнение, что вы тяжело сходитесь с людьми, это так?

- Да. Но если действительно завязываются дружеские отношения, то на долгие годы. Есть люди, с которыми я работаю по 10, по 15 лет. Есть и те, с кем я уже давно не сотрудничаю, но они по первому моему звонку придут мне помочь. Так же, как и я им. Правда, таких немного. А зачем нужно большое количество знакомых? Человек настолько глубок и интересен, что-то в нем можно отыскать, кладезь всего чего угодно. У меня есть приятели, с которыми я никогда не устаю разговаривать, о чем бы мы не говорили. Мне этого достаточно.

- Почему вы отказались заложить звезду со своим именем на Площади звезд?

- Там есть многие имена, которые для меня незвездные. Если организаторы акции девальвируют само понятие, то не хочется в ней участвовать. На площади нет не только моей звезды, но и многих других известных людей. Например, Аллы Пугачевой. Я думаю, по тем же соображениям.

- Кто из эстрадных исполнителей вам близок?

- Я, может быть, назову странное для многих сочетание имен, но это: Клавдия Шульженко, Александр Вертинский, Александр Галич, Булат Окуджава, Федор Иванович Шаляпин. И Высоцкий, конечно. Из современных же исполнителей трудно кого-либо назвать. Лучше промолчать. Сейчас мне в основном нравится в них лишь "краска", какой-то "мазок". Что-то есть, но этого недостаточно, чтобы петь. Есть только смелость выходить на сцену и открывать рот под фонограмму. Вся беда в том, что этого "мазка" бывает достаточно для самих исполнителей и для публики, которая их слушает и бегает к ним на концерты.

- Есть ли что-то, о чем вы жалеете?

- Трудно сказать... Наверное, нет. Потому что у человека на каком-то этапе жизни возникает дилемма. Примерно такая, как в анекдоте про народного героя Ильи Муромца перед камнем. Налево пойдешь - смерть найдешь, направо пойдешь - коня потеряешь, прямо пойдешь - голову об камень расшибешь. Очень важно этот выбор сделать верно с первого раза, чтобы больше к этому камню не возвращаться. Но жизнь устроена так, что за той чертой множество других дорожек. Все они тесно переплетены. Но в итоге все равно сливаются в одну. В ту, которая предназначена для человека. Воланд говорил, что "кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится".

- Ваша песня "2000 год" звучит апокалиптически. Каким вы видите третье тысячелетие?

- Говорят, что мы входим в эпоху Водолея. И Россия должна развиваться. Я надеюсь, что это произойдет. Давно пора. Русские уже последние из белых наций, которые отстают от всех цивилизованных стран. Сейчас появилось огромное информационное поле. Есть масса возможностей влиять на мир. И у нас в том числе. Тем более в ближайшее время вряд ли произойдет, что-то такое, что отбросит нас назад. Так что в надвигающимся столетии главное для России - вернуть себе былое величие.

P.S. В конце нашей беседы я посмотрела с Александром Борисовичем фрагмент его юбилейного концерта и услышала "Боже, нас всех храни" с хором и оркестром.

- Это гимн? - спросила я.

- Для меня гимн! - ответил Александр Градский.

Александра Алешина

Фото из архива А. Горбатова